Год бродячей собаки - Николай Дежнев

Славен был Помпей Великий и в столице, где триумфатор пользовался репутацией спасителя отечества. Не кто иной, как он подавил восстание Сертория в Испании, этой, как считалось, могиле легионов. Помпей же утопил в крови сподвижников Спартака и — что принесло ему особую славу — всего за сорок дней очистил Средиземное море от терроризировавших прибрежные города пиратов. Для проведения кампании Сенат предоставил ему исключительное право единолично распоряжаться огромным флотом на просторах от Геркулесовых столбов до Сирии. Под его водительство было поставлено более ста двадцати тысяч солдат отборной пехоты. Если к этому прибавить учиненный Помпеем разгром понтийского царя Митридата Евпатора и успешную попытку поставить на колени перед Римом армянского правителя Тиграна Второго, то у многих в столице были все основания бояться снискавшего себе славу полководца и его претензий на единоличную власть. Правда, злые языки поговаривали, что Серторий был предательски убит, Спартака разбил Красс, а Митридата — Лукулл, но стоит ли повторять, что у тех, кому сопутствует удача, всегда находятся завистники?.. Тем не менее, слухи эти и пересуды не могли не доходить до ушей Помпея, и всем своим существом он чувствовал, что наступило время срочно вернуться в Рим. Да, хмурился полководец, потраченные на осаду храма три месяца — роскошь непозволительная, и наверстать упущенное ему еще только предстоит!

Лавируя между телами убитых, Помпей пересек двор храма. Следом за ним по пятам шли два гиганта-телохранителя в полном тяжелом вооружении. С тем же недовольным выражением лица полководец осмотрел залитый кровью жертвенник. От остальной площади его отгораживал невысокий ажурный забор из цветного камня, за который во время церемоний запрещалось заходить молящимся. Теперь же, как бы переломившись в поясе пополам, на нем в неестественных позах повисли тела двух священнослужителей — лица их потемнели от крови и были страшны. Помпей перевел взгляд на возвышавшееся над ним величественное здание храма. Покрытое белым мрамором и обильно украшенное золотом, издали, в солнечную погоду, оно казалось сложенным из чистого снега, на его купол было невозможно смотреть. От жертвенника к передним, главным воротам храма из бесценной каринфской меди вела лестница в двенадцать ступеней. Поскольку ворота эти не имели дверей, снизу, с того места, где стоял полководец, казалось что они поднимаются прямо в небо. Впечатление было сильным и, очевидно, хорошо продуманным. Тут же, на столбе, он прочел начертанную по-гречески надпись, гласившую, что никто, кроме священников, не имеет права вступать в приделы святилища. Она вызвала у Помпея подобие улыбки. Уж кто-кто, а Гней Помпей Великий точно знал, что победитель имеет право на все, чего только пожелает. И тут же, как если бы он пристально следил за выражением лица полководца, из-за спины одного из легионеров вывернулся, засеменил к Помпею маленький сутулый человечек. Мелко переставляя ножками, он приблизился, задрал к небу лицо. Некрасивое, если не сказать уродливое, оно было удивительно подвижным. В жизни встречаются люди, чья внешность вызывает у окружающих жалость, но лишь немногие из них заставляют тут же забыть об этом чувстве, стоит им заговорить. Неизвестно как, лица несчастных преображаются, и уже не изощренная неправильность черт, а их окрашенная чувством гармоничность и светящийся в глазах глубокий ум заставляют забыть о первом, явно превратном впечатлении. Впрочем, как и задуматься о том, что есть красота. Именно таким был Захария Версавий, иудей из Иерусалима, по своей воле пошедший служить завоевателям и, в подражание римским вольноотпущенникам, принявший имя одного из аристократов далекой метрополии. Постепенно и незаметно, но на удивление быстро Версавий занял место в ближайшем окружении полководца, стал кем-то вроде советника и переводчика главнокомандующего римской армией, и если не другом, то тем человеком, с кем Помпей охотнее всего беседовал на темы, далекие от военных. Впрочем, должность Захарии никак не называлась, что не умаляло ее статус и значение.

Однако, на этот раз советник Помпея, видимо, допустил ошибку, неправильно истолковав коснувшуюся губ военачальника улыбку. Он стоял, заглядывая снизу вверх в лицо римлянина своими большими, по-иудейски печальными глазами, всем видом показывая, что готов к любым услугам.

— Мой господин хочет что-то узнать?..

Помпей не ответил, даже не взглянул в сторону Захарии. Его круглое, несколько одутловатое лицо сохраняло привычное спокойствие, и даже тень былого неудовольствия покинула знакомые каждому легионеру черты. Со стороны вообще могло показаться, что разглядывавший храм человек, скорее всего, покладист и добр, хотя, пожалуй, и не слишком далек умом и уж наверняка обделен сильным характером, о чем говорили маленький рот и небольшой подбородок. Впечатление это, впрочем насквозь ложное, мгновенно рассеивалось, стоило встретиться с Помпеем взглядом. В его холодных глазах даже несведущие люди без труда различали непререкаемую целеустремленность и железную волю, какими обладал этот с виду сдержанный, неторопливый мужчина. И еще в желтоватых глазах полководца было нечто волчье, невольно заставлявшее вспомнить о легендарных Ромуле и Реме и тут же предположить, что Помпей был третьим, кто приникал к соскам римской волчицы.

Время шло, и не видимое за низкими облаками солнце уже клонилось к закату. Из-за возвышавшейся за северной стеной угрюмой крепости Варис донеслись отрывистые звуки команд, прозвучал сигнал грубы. Там, как знал Помпей, строились походным порядком манипулы второй когорты принимавшего участие в штурме храма легиона. Он сам отдал приказ вывести основные силы из города до наступления темноты, поскольку опыт подсказывал, что ночью закончившаяся было резня возобновится с удвоенной силой, сея среди населения ужас и проливая невинную кровь. Не то чтобы Помпей боялся этого нового кровопролития или стремился уберечь от него мирных жителей, — сам факт неконтролируемого разбоя пагубно сказывался на дисциплине легионов, а этого следовало избегать любым путем. Кроме того, как успел сообщить ему Версавий, открылись неприятные обстоятельства, требовавшие от Помпея немедленного вмешательства. Источники Захарии в городе сообщали, что с началом штурма кое-кто из оказавшихся в районе храма иудеев, дабы сохранить свои накопления, глотал имевшиеся золотые монеты, и это, на беду, не осталось незамеченным. Некоторые из жителей уже поплатились за свою жадность, умирая с распоротыми животами под забором, и у Помпея были все основания полагать, что с наступлением темноты столь экзотический способ поиска сокровищ приобретет массовый характер. До сих пор такими вещами занимались лишь солдаты вспомогательных войск, поставляемые в армию царьками-союзниками Рима, но полководец боялся, что эпидемия примет массовый характер и его собственных разгоряченных боем легионеров будет уже не удержать. Простить им откровенные убийства и, таким образом, заслужить славу главаря бандитов и разбойников Помпей не мог, кара же за преступление, согласно закону, была одна — смерть, и этого он допустить не хотел…

— Мой господин! — прервал ход мыслей полководца Версавий. Вкрадчивый, тихий голос доносился откуда-то сбоку. На этот раз Помпей повернул голову, посмотрел сверху вниз на переминавшегося с ноги на ногу иудея. Взгляд устремленных на него глаз был как всегда печален. Такими глазами смотрели на мир седые иудейские пророки, в глазах Захарии светилась мудрость Моисея, положившего больше чем жизнь на создание из сброда диких племен единого богобоязненного народа.