Минеральный джаз - Заза Бурчуладзе

Поделюсь с вами, когда уж пришлось к слову, некоторой занятной подробностью: медведь уже числится персонажем одной внеконкурсной повести, но, буквоеды мои, сие отнюдь не означает, что он, как бы это сказать, неприкосновенен. Не то как бы не вышло так, что если где-нибудь в тексте прорычит разъяренный зверь, то мы уж не вправе его и пальцем коснуться! Пойдешь ненароком таким путем, и пожалуйста, окажется, что на животный мир наложен запрет. Между тем если скользнуть даже поверхностным взглядом по многим творениям, то выяснится, что всякий чего-то стоящий сочинитель уже обессмертил кого-нибудь из зверей. И что не только в словесности, а и в любом художественном выражении живет целый мир братьев наших меньших. В доказательство довольно было бы вспомнить хотя бы несколько великих имен и персонажей. Мультипликация буквально опустошила весь запас мировой фауны. Вдохнула душу в пространнейший зоопарк. Куда ни взглянешь, напорешься на вырванное из лап забвения насекомое или пресмыкающееся. (Между прочим, это обстоятельство во времена, еще не столь отдаленные, осознал один негодяй, ребром поставивший наводящий на раздумья вопрос: «не пришла ли пора отойти от ветхих форм животных и завести вместо них социалистические гиганты вроде бронтозавров, чтобы получить от них по цистерне молока в один удой?») Так что нынешний сочинитель, каким бы ни был правдивым, какие бы ни прилагал старания использовать новейших персонажей, как бы ни лез из кожи и ни изощрялся, перед его мысленным взором мелькнут то золотая рыбка, то жар-птица, то кентавр, а то ворон и Бог знает какая еще разнообразная живность (это что касается пыли и праха прошедших времен, а если принять во внимание новейшие достижения, то реестр распространится до неудержимости. Следует учитывать и то, что современники сосредоточивают внимание более на цвете, нежели на типе особи, как, скажем, розовая пантера, черный лев, желтая акула, синяя птица и так далее, и тому подобное). Короче, выход один — нам остается прикинуться (при этом не позабыв нахлобучить шутовской колпак с бубенцами, дабы не прослыть близорукими и ограниченными честолюбцами, а я должен со всею убежденностью заявить, что положительно всех сколько-нибудь сносных писак почитаю за ограниченных и честолюбивых дурней), что мы понятия не имеем, о чем здесь идет речь.

Итак, как мы посулили вам в конце предыдущей части, наведем — подумать только! — бородавки на мягкие ручки Пепо. Вроде бы не Бог весть какая хитрость, для коей потребны незаурядный талант, чуть не три жизни и несколько удачи, везения, что вполне могут выпасть на долю всякого проходимца и сукина сына, но поскольку мы не располагаем ни одним, ни другим, ни, тем более, третьим, то удовольствуемся упованием на свое чутье и сметливость. Впрочем, — пусть это останется между нами — и сие достояние — дело отнюдь не малое. Этой пары-тройки скользких, увертливых свойств вышеупомянутым проходимцам и сукиным детям, да и не только им (излишков обыкновенно с лихвой хватает на многих) вполне довольно для передачи в щедрый дар их потомкам и, будем уж искренними и откровенными до конца, может и остаться по самое горло. Заботу же и попечение о потомстве, уверяю вас, благонамеренные мои господа, предпочтительней уступить и возложить все на тех же проходимцев и сукиных сыновей, кои встряли в наше повествование (впрочем, что уж тут уступать, когда все и так давно уж уступлено и поныне состоит у них во владении, и если у кого ухватчивый глаз, пусть хоть и один, непременно узрит, что немало припасено и впрок), тем более что за это деянье никто из лиц образцового образа жизни и примерного поведения, то есть таких, что усвоили все потребные для знатных и важных особ предметы, не захочет и не сумеет взяться. То же подсказывает нам и отнюдь не малый опыт человечества: никто за вычетом проходимцев и сукиных сыновей за попеченье о будущем отродясь не принимался. Да, добропорядочные мои читатели, не скрою, соблазн позаботиться о чем-то или о ком-то, паче же разом обо всем, вселенском потомстве, что и говорить, чрезвычайно велик, но когда и выйти в основательные, почтенные люди, как не по преодолению, вовремя спохватившись, первого неосознанного порыва, и не попридержавши за зубами язык. Ладно уж опыт всего человечества, свой ведь тоже не лыком шит, да и свидетельствует о том же. Ко мне, к примеру, частенько жалуют то рядовые, а то и из ряда вон выходящие граждане, спрашивают совета, уповают на помощь, чают обрести во мне якорь упования. Как прикажете мне напитать их опустошенные, иссохшие души благородною верой в лучшее будущее и как возжечь в них погасший светоч надежды? У меня нет для них целительных слов утешения. Оттого я и сник и примолк. Как вам не уразуметь, мои понятливые, сколь тревожны и беспокойны такие мгновения, однако же внедрившиеся в меня честь и порядочность обязывают быть при этом особо, предельно сдержанным и не давать воли речистости.

В принципе, даже не учитывая вышесказанного, уменье держать язык за зубами — большое искусство. Избавляешься от пропасти разных клевет, нареканий и недоумений. Между тем, полагаю, нетрудно понять, что именно теперь нам и не удастся удержать его и, стало быть, упастись от перечтенных напастей по простейшей причине легкомысленно данного обещания навести бородавки на мягкие ручки Пепо.

Ну так они уже наведены, мои расторопные! Любопытствуете, как? А вот так, господа! Как, должно быть, вам ведомо, бородавка — это малое, круглое, твердое избыточное образование, выпуклость, нарост на коже. Да, это так, попросту нарост, но на всей земле не отыщется целителя, врачевателя, устранителя-хирурга — я, естественно, имею в виду хорошо испытанных, вышколенных, выезженных специалистов, а не каких-то там недоучек, недоумков и шарлатанов, — кто бы знал или открыл, причину возникновения сих наростов. Оттого в старину их и звали бесовским недугом и приписывали не чему иному, как козням лукавого, а посему прибегали к заговариванью, молочку смоквы и коровьей моче. По правде говоря, картина ничуть не лучше и ныне, так по-дедовски от них и пользуются упомянутыми нехитрыми средствами, отчего тема нечистой силы ни на йоту не утратила своей актуальности. Короче, смерть как хочется констатировать, что нынешний прогрессист недалеко ушел от прежнего, от вчерашнего (если, конечно, к продвижению вперед не причесть того, что долгополые альмавивы, рукава с манжетами и четырехугольные шапочки с кистями сменились на пары с галстуками и на кепки-бейсболки). Право утверждать это обеспечивается тем, что визит к знаменитой гадалке стоит и ныне ой как недешево, у кое-каких бедолаг над входными дверями все еще красуется ржавая кривая подкова, а у совсем уж придурошных в огороде высится крест-дедина для укрытия достоянья от сглаза. От сглаза через сии предосторожности, может быть, и увернешься, однако же против бородавок так ничего и не придумано, отчего они по-старинке сами собою являются и сами же собой исчезают. Ни заговоры не способствуют их сведению, ни инжирное молочко, ни коровья моча, а уж ржавой подковы и стоймя стоящего креста-дедины нельзя и в расчет брать. Словом, уж если бородавка вскочила, образцовому прогрессисту только и остается, что ждать, когда она сойдет сама по себе.

Пепо и ждет, догадливые господа, вы в этом правы. Но ждет, не сложив руки и не запершись в четырех стенах. Как бы не так! Не только что бородавки, а даже и сунутый в ротик бреккет, этакая железяка для исправления прикуса, не мог бы ее удержать на одном месте, а особенно дома. Так где же она носится, где пропадает? Черт ее, признаюсь вам, знает. В каких-то закоулках-задворках снует и шныряет! Черт, повторяю вам, ее знает. Впрочем, это еще требуется уточнить, знает или не знает.