Мистер Уайлдер и я - Джонатан Коу

Мужчина ушел. Билли снова выпил вина и отправил в рот четвертую, заждавшуюся своей очереди устрицу. С паштетом я управилась в два счета и теперь отщипывала потихоньку от куска хлеба.

— Слыхал? — Билли воззрился на мистера Даймонда, сидевшего на другом конце стола. — Вот так-то.

— Так-то вот, — согласился Ици.

— Парень каждую ночь при живой грелке, чего без нас у него бы никогда не было.

— И ты вроде как посланец небес, да?

Мистер Уайлдер покачал головой, словно дивясь роли случая в человеческой жизни. Он улыбался. Но тему развивать не стал и две последние устрицы съел молча.

Я решила поддержать беседу. Большой бокал вина, только что допитый, придал мне отваги.

— Наверное, это здорово — услышать от людей такое. О том, что ваши фильмы изменили их жизнь.

— Да, это приятно, — сдержанно откликнулся мистер Уайлдер. — Знать, что не все, сделанное тобой, забыто.

— Его пресыщенный тон, — прокомментировала Одри, — объясняется тем, что подобное происходит довольно часто. На улицах, в магазинах. Не удивляйтесь, если сегодняшним вечером к нашему столику подойдут еще человек пять-шесть.

— И не удивляйтесь, — дополнил Билли. — если они назовут одни и те же картины. И все пятнадцатилетней давности. А иногда и более ранние. Они даже могут припомнить совсем старые ленты. Снятые лет двадцать, а то и тридцать назад. После «Квартиры» мы с мистером Даймондом поработали над семью фильмами. Посмотрим, скажет ли кто-нибудь сегодня, что хотя бы один из этих семи изменил их жизнь.

Дабы прервать последовавшее тягостное молчание, я снова открыла рот:

— Да, но это же потрясающе…

Билли повернулся ко мне:

— Говорите, вы из Греции, я правильно понял?

— Правильно.

— Но у вас превосходный английский. И даже английский акцент.

— Моя мама англичанка.

— То есть с самого раннего детства вы владеете двумя языками?

— Да.

— Скажите что-нибудь на греческом.

— Νομίζω ότι ήπια πολύ γρήγορα το κρασί μου, — сымпровизировала я, особо не задумываясь.

— И что это значит?

— Это значит «Думаю, я выпила бокал вина слишком быстро».

Билли рассмеялся.

— Вам очень повезло, вы говорите на двух языках. Вам пришлось выучить их, когда вы были еще ребенком. Мне было под тридцать, когда я приехал сюда, и приехал я, не зная английского. Ну, может быть, с десяток слов, не больше. Учил язык, слушая радио, в основном комментаторов на бейсбольных матчах. И однако, акцент мой так никуда и не делся, и даже теперь я говорю не всегда гладко. Французский я знаю куда лучше. У меня хороший французский. Вы говорите по-французски?

— Говорю, — ответила я. — И по-немецки тоже. Оба языка мне преподавали в университете.

— Этой весной мы с мистером Даймондом побывали в Греции, — сообщил Билли. — Поездили по островам, высматривая натуру для съемок. Вам знакомы эти места?

— Греческие острова? Да, кое-какие знаю. Мы отдыхали на Санторини, на Икарии… Почему вы спрашиваете?

— Мы не нашли того, что нам нужно, — ответил Билли. — Но если студия все же раскошелится на нашу новую картину — если, поскольку в нынешней киноиндустрии никогда не знаешь, чем дело кончится, — нам потребуется подходящий греческий остров.

Сгорая от любопытства, я задала, казалось бы, невинный вопрос:

— А о чем ваш новый фильм? — И была поражена смятением, отразившимся на лицах Одри и супругов Даймонд.

С тех пор, за минувшие долгие годы, я, конечно, усвоила: никогда и ни под каким предлогом нельзя расспрашивать творческих людей о том, над чем они в данный момент работают, — но в те времена я была совершенной naif[13] и мое любопытство казалось мне естественнее некуда.

Как бы то ни было, сам мистер Уайлдер неудовольствия не выразил. Вероятно, уже тогда во мне было что-то (не знаю, что именно), побуждавшее его разговаривать со мной запросто.

— Это фильм о постаревшей кинозвезде, — ответил он. — Об актрисе. По имени Федора. Никто не видел ее годами, известно лишь, что живет она на каком-то греческом острове. Затворницей. В духе Гарбо. Некий продюсер разыскивает ее, а когда находит и остров, и виллу, где она обитает, у него никак не получается подобраться к ней поближе. Свита кинозвезды, те люди, что ее опекают, постоянно чинят ему препятствия.

— Она вроде как в заключении, да?

— Э-э… в некотором смысле.

Что означало «в духе Гарбо», я и вообразить не могла, но продолжила, и не только из вежливости:

— Звучит увлекательно. Я бы точно захотела посмотреть такой фильм.

— Правда?

— Да. Обожаю фильмы, в которых есть тайна.

Мистер Уайлдер бросил торжествующий взгляд на мистера Даймонда:

— Вот тебе пожалуйста. Мы наконец охватим молодую аудиторию.

Мистер Даймонд грустно покачал головой:

— Нам нужна выборка пошире, Билли. — Он обратился к Джилл: — А как насчет вас, вы часто ходите в кино?

— Бывает.

— И какие картины вам нравятся?

Джилл пожала плечами:

— Разные.

— Например?

Джилл наморщила нос:

— «Челюсти» — классное кино.

— О да, «Челюсти», это потрясающе, — энергично закивала я. Мы с родителями ходили на премьеру этого фильма, когда он вышел на экраны Греции, в День подарков в семьдесят пятом, и потом я по крайней мере еще раза два смотрела это кино.

Выслушав наши отзывы о «Челюстях», мистер Уайлдер протяжно вздохнул (впрочем, скорее с бесконечной терпеливостью, нежели с укором):

— Господи, картина с акулой про акулу. И когда люди прекратят судачить об этом зубастом фильме? Знаете, проклятая акула заработала в Штатах больше, чем любая другая картина в истории Голливуда. Даже Монро, даже Скарлетт О’Хара не собрали столько денег, как эта рыбина. И отныне все тупые воротилы в городе жаждут побольше фильмов с акулами. Ведь как они рассуждают, эти люди. Мы сделали миллион долларов на акуле, и теперь нам нужна новая акула. Нам нужно много акул, и чтобы они были поогромней и поопасней. И тогда я придумал снять фильм под названием «Челюсти в Венеции». По Гранд-каналу, как обычно, курсируют гондолы, битком набитые японскими туристами, и тут в канал заплывает сотня акул и нападает на них. Смеха ради я пересказал этот сюжет парню из «Юниверсал». Он был уверен, что я всерьез делаю заявку на фильм. И моя «заявка» ему ужасно понравилась. Картина, содержание которой можно пересказать в трех словах, им ведь такое нравится, они обожают простые истории, и он решил, что «Челюсти в Венеции» — проект его мечты. «Окей, — сказал я, — прекрасно, дарю вам идею и денег с вас не возьму, но в режиссеры этой картины я не гожусь. С рыбами у меня как-то не ладится, знаете ли. Вспомните мои картины, среди них нет ни одной, где бы фигурировала крупная рыбина. Я из тех режиссеров, кто более склонен работать с человеческими существами». Этот мистер Спилберг, он по-настоящему талантлив. Он из нового поколения, как и мистер Коппола, и мистер Скорсезе. Мистер Даймонд называет их «юнцами бородатыми». — Билли рассмеялся, выказывая искреннее восхищение (чему позднее я не раз была свидетелем) способностью своего друга играть словами. — Я действительно думаю, что Спилберг лучший в этой команде и, следовательно, самый талантливый человек в Голливуде на данный момент. Я видел его «Шугарлендский экспресс». Вы смотрели этот фильм? (Мы с Джилл дружно помотали головами.) Вот именно, потому что это картина о людях, а теперь никто не хочет смотреть на людей. Понятно, там есть автомобильные погони, перестрелки и прочее в том же духе… возможно, под конец саспенса становится многовато… и все же нам рассказывают нормальную историю о людях, которые могут быть нам интересны. Но ради акулы мистер Спилберг свернул на другую дорожку, погнался за пресловутым «сделай так, чтобы зритель забыл про попкорн» — острые моменты один за другим, лишь бы вогнать публику в дрожь. Больше похоже на ярмарочный аттракцион, чем на драму, жизненную историю. Такое у меня впечатление складывается, по крайней мере.