Не только апельсины - Дженет Уинтерсон

– Армия не может маршировать на пустой желудок, – заявила она.

Мы надеялись собрать достаточно обращенных, чтобы учредить новую церковь в Эксетере.

– Помню, как мы строили здесь молельный зал, – мечтательно сказала мама. – Каждый внес свою лепту, и на работу мы нанимали только возрожденных во Христе.

Это было запоминающееся и трудное время: сообща копили деньги на пианино и сборники гимнов и боролись с искушениями дьявола потратить их на отпуск.

– Твой отец в те времена, конечно, был карточным игроком.

Наконец они получили грант от головного офиса – на достройку крыши и на флаг, чтобы он над ней развевался. Какой гордый был день, когда они подняли флаг, на котором красными буквами было вышито: «АЛКАЮ ТЕБЯ, ГОСПОДИ». У каждой церкви есть свой флаг – их изготавливают увечные миссионеры-инвалиды, получая взамен прибавку к пенсии и духовное удовлетворение. В тот первый год моя мама ходила по пабам и клубам и уговаривала пьяниц присоединиться к ней в церкви. Она садилась за пианино и пела «У тебя есть место для Иисуса?». По ее словам, выходило очень трогательно. Мужчины роняли слезы в кружки и бросали партию в снукер, пока она пела. Она была пухленькой и хорошенькой, и ее прозвали Иисусова Красотка.

– А сколько предложений мне делали! – призналась она. – И не все сплошь благие.

Какими бы ни были «предложения», паства росла, и многие мужчины до сих пор останавливаются и снимают шляпу перед Иисусовой Красоткой, когда мама проходит мимо.

Иногда я думаю, что она поспешила с замужеством. После ужасной истории с Пьером ей больше не хотелось разочарований. Когда я, сидя рядом с ней, рассматривала в альбоме фотографии предков со строгими лицами, она всегда останавливалась на двух страницах, которые в оглавлении значились как «Старые Любови». Там был Пьер и еще другие, включая моего отца.

– Почему ты не вышла за этого или вот за этого? – меня одолевало любопытство.

– Все они были непутевыми, – вздохнула она. – Мне и так несладко пришлось, пока я искала такого, что был всего лишь игроком.

– Почему он перестал быть игроком? – поинтересовалась я, пытаясь вообразить моего кроткого папу похожим на мужчин, которых видела в кино.

– Он женился на мне и обрел Господа.

Тут она вздохнула и рассказала мне историю Старых Любовей: про Безумца Перси, который водил машину с открытым верхом и просил поселиться с ним в Брайтоне, про Эдди в черепаховых очках, который держал пчел… В самом низу страницы имелась пожелтевшая фотокарточка красивой женщины, которая держала на руках кошку.

– Кто это? – указала я.

– Это? А… просто сестра Эдди, не знаю, почему я ее сюда вклеила. – Она перевернула страницу. В следующий раз, когда мы смотрели альбом, фотография уже исчезла.

Итак, она вышла за моего отца и вернула его на путь истинный, и он строил церковь и никогда не злился. Я думала, что он милый, хотя он по большей части молчал. Мамин отец, разумеется, пришел в ярость. Он считал, что она вышла замуж за человека ниже себя по положению и что ей следовало бы остаться в Париже. Скоро он перестал с ней общаться, поэтому ей вечно не хватало денег. Какое-то время спустя она умудрилась забыть, что у нее вообще были родственники.

– Моя семья – церковь, – говорила она всякий раз, когда я спрашивала про людей из фотоальбома.

Церковь была и моей семьей тоже.

Казалось, в школе я вообще ничего не могла выучить или в чем-то победить – не могла даже удачно вытащить жребий и избавиться от обязанностей обеденного старосты. Обеденный староста должен следить, чтобы у каждого была тарелка и чтобы в кувшинах для воды не плавали крошки. Кормят обеденных старост последними, а порции у них самые маленькие. Меня три раза подряд ставили на такой пост в столовой, а после дети в классе кричали, что от меня пахнет подливой. И одежда у меня была в пятнах от подливы, а мама заставила меня целую неделю носить одно и то же платье, мол, нет смысла давать мне чистую одежду, пока у меня такие обязанности. И теперь я сидела в раздевалке, весь перед платья у меня был испачкан луком и печенкой. Иногда я пыталась их оттереть, но сегодня чувствовала себя слишком несчастной. После полутора месяцев каникул в церковном лагере я была не в силах справляться с трудностями. Мама оказалась права: это Рассадник. А ведь я пыталась, честное слово, пыталась. Поначалу я прилагала уйму усилий, чтобы стать как все, чтобы быть хорошей.

Прошлой осенью, перед началом занятий, нам велели написать сочинение на тему «Что я делал на летних каникулах». Я очень старалась написать его хорошо, потому что знала, что в классе считают, будто я не умею читать и писать, ведь я слишком поздно пошла в школу. Я писала медленно, самым красивым своим почерком, гордясь, что другие умеют выводить только печатные буквы. Один за другим ученики зачитывали свои сочинения, а потом сдавали учительнице. У всех было одно и то же: рыбалка, плавание, пикники, Уолт Дисней. Тридцать два сочинения про сады и головастиков. Моя фамилия – в конце алфавита, и я никак не могла дождаться своей очереди. Учительница была доброй и хотела, чтобы ее класс был счастлив. Она называла нас ягнятками и выделила меня, сказав не волноваться, если что-то покажется мне трудным.

– Ты скоро освоишься, – утешала она.

Мне хотелось доставить ей удовольствие, и, дрожа от предвкушения, я начала читать свое сочинение:

– На этих каникулах я поехала в выездной лагерь нашей церкви в Колуин-Бей.

Учительница улыбалась и кивала.

– Было очень жарко, и у тети Бетти, у которой и без того вылетает коленный сустав, случился солнечный удар, и мы подумали, что она умирает.

Вид у учительницы стал чуть встревоженный, но класс навострил уши.

– Но она поправилась благодаря моей маме, которая сидела с ней всю ночь и изо всех сил сражалась за нее.

– Твоя мама медсестра? – с симпатией спросила учительница.

– Нет, просто она исцеляет недужных.

Учительница нахмурилась.

– Ну, продолжай.

– Когда тетя Бетти поправилась, мы все поехали на автобусе в Уэльс, в Лландидно, чтобы свидетельствовать на пляже. Я играла на бубне, а Элси Норрис привезла свой аккордеон, но один мальчик кидался песком, и с тех пор фа-диез в аккордеоне заедает. Осенью мы устроим базар, чтобы собрать денег на починку. Когда мы вернулись из Колуин-Бей, оказалось, что у Тех, Кто По Соседству, родился еще ребенок, но соседей так много, что мы не знаем, чей он. Моя мама дала им картошки со двора, но они сказали, что благотворительность им не нужна, и побросали картошку назад через стену.

В классе воцарилась мертвая тишина. Учительница посмотрела на меня внимательно.

– Это еще не все?

– Не все. Еще страница с двух сторон.

– О чем?

– Ни о чем особенно, просто про то, как мы брали в аренду купели для крестильной службы после «Крестового похода во исцеление недужных».