Большая книга ужасов 2015 - Екатерина Неволина

Господи, как же тяжело совмещать любовь к папе с самим папой! Вот он напротив – такой большой, сильный, ясноглазый, такой нужный ей, Нике… Но как только она слышит этот поучительный тон, непреклонный свод правил – так немедленно хочется на него заорать. Ну правда! Почему вечно одно и то же: не горбись, не читай за столом, не торопись, жуй тщательно, ешь красиво, ходи аккуратно?! А вот ей не хочется сейчас есть красиво! Ей наоборот хочется взять и начать есть руками! Может быть, специально, ему назло.

Тишка демонстративно медленно заложила закладкой книжку, принесла себе новую вилку и тут же строптиво набила картошкой полный рот.

– Перестань, – дернулся папа.

– Не фхычи на мыня.

– Я не кричу.

– Ага, я тебя на айфон сниму в следующий раз. Послушаешь, как ты не кричишь.

– Ангелина!

– Вот, опять.

Папа с видимым усилием смягчил тон:

– Пойми, ты либо ешь – либо читаешь. А так, комом-ломом, ни от еды толку, ни от книги. Ничего не прожуешь – и не усвоится.

– Я все усвою. Спасибо, было невыносимо вкусно. – Она запихнула в рот сразу половину котлеты, быстро сунула тарелку в раковину и подхватила книжку.

– Ты себе весь желудок испортишь.

– А ты себе весь мозг.

– Ангелина!!! Извинись немедленно!

Щеки у Тишки вспыхнули. Правда, что она делает? Папа ведь и так устает на работе, она же знает… И он желает ей только добра! И она его любит!

Тишке захотелось расплакаться. Прижаться к нему, обнять, и чтоб он гладил ее по голове, как маленькую.

– Извини, пожалуйста! Это все проклятый конкурс на нервы действует! – искренне качнулась она к нему навстречу, но застеснялась самой себя. Развернулась и быстренько сбежала в свою комнату. Захлопнула дверь, сунула драгоценную книжку под подушку. Хорошо, папа не спросил, что она читает. Под школьной пластиковой обложкой скрывалась не поднебесная классика, а запретный роман о любви. «Лунное танго»[2]. Папа, поди, если б узнал, не только вилку, но и все тарелки бы в окно покидал. А потом и холодильник бы метнул туда же. Ладно, пусть думает, что ей даже во сне снится отец истории Геродот.

Тишка вытряхнула из сумки учебники.

Настроение, реально, скачет как мартовский заяц. Что-то она того… умученная чересчур. На папу, вон, огрызается. Хорошо, что он у нее все понимает. Так-так-так. Сейчас быстренько инглиш, пока мама не пришла, а потом опять можно книжку. Хотя бы пару глав. А потом уже и музыку.

Она вывалила тетради, выдернула снизу английский, следом тут же косо ползло несколько книг, тетрадки посыпались ей на колени, парочка уехала под стол.

От же ж, космический дятел им между страниц!

Английский отлетел к дивану. Она потянулась за ним, зацепилась за коврик. Маленький круглый тканый коврик, деревенский, неяркий такой, мама купила на какой-то ярмарке. Под ковриком паркет на глазах расползся, хлюпнула черная влажная земля, обнажились белесые корешки… Так бывает, если приподнять на огороде старую доску. Потянуло разрытой землей, болотной сыростью, прелыми листьями. Между корешками просунулся тонкий красный червячок, еще один, еще… Тишка, оторопев, смотрела, как земля под ковриком начинает шевелиться, шевелиться… изгибается красными петельками, как белые и красные червяки ползут, подбираются к ее ногам…

Она уронила с грохотом стул – и заорала. Метнулась к выходу, в дверях слепо налетела на папу.

– У тебя все в порядке?!

– Папа!!!

– Что?! Тебе плохо?!

– Плохо… – прошептала Ангелина, испуганно вжимаясь ему в грудь.

Через минуту папа перевернул все коврики в комнате (даже коврик на стене). На полу был гладкий паркет благородного оливкового оттенка.

Никаких следов. Никаких… корешков.

Обычный пол.

Папа привел ее на кухню, налил сока. Она вяло глотала ледяной апельсиновый, машинально кивала, пока он встревоженно перечислял: переутомление, недосып, магнитная буря, бледная как смерть…

Да, да, много занимаюсь… да, наверно, магнитная буря… да и не высыпаюсь тоже… да, как смерть.

При этом, всякий раз отхлебывая из стакана, она незаметно нюхала свои пальцы.

Отчего-то казалось, что к яркому апельсиновому запаху примешивается чуть заметный дух развороченной сырой земли.

* * *

Давным-давно в черной земле Та-кемет, которую сейчас мы зовем Египет, люди почитали богиню-кошку.

Имя ее было – Баст.

Каменная или бронзовая Баст, женщина с головой кошки, стоит на пьедестале, навострив острые уши, широко распахнув миндалевидные глаза. У нее гибкое тело, в руке она сжимает священную погремушку-систр. Систр всегда должен был звенеть, подобно тому как бьется и пульсирует сердце человека. И никогда не уставала Баст потряхивать систром.

Богиня эта приносила счастье всему Египту – и Верхнему, и Нижнему царству. И женщины, и мужчины, и дети, и старики знали, что великая богиня утешит в горе, развеселит в печали, защитит в «ночь тьмы». Когда силы зла просачивались в мир перед разливом Нила, когда красная собачья звезда поднималась над горизонтом, когда черная львица Сехмет разворачивала свиток папируса, на котором отмечала имена будущих мертвецов, тогда приходила на помощь бесстрашная Баст. Она когтистой лапой отводила тени, она мурлыканьем успокаивала призраков.

Посмотрите на Баст. У ее ног играют маленькие котята: Юг, Север, Восток и Запад. Зеленое полосатое платье красиво облегает ее поджарые бедра – на таких длинных ногах хорошо бегать и прыгать. Баст любила танцевать, и люди Египта танцевали вместе с ней на главном празднике года.

Когда Ра выплывал из подземного Нила на своей ладье, богиня-кошка открывала утренние ворота, разливала золотую кровь рассвета по небу. Днем Баст сама становилась огненным шаром – рыжей огненной львицей на небесном пути. А вечером она выходила на охоту, следом за Солнцем спускаясь в подземный мир. Огромный змей Апоп подстерегал солнечную ладью бога Атона, а Баст подстерегала самого Апопа. Прыжок – и когтистые лапы прижимали голову гигантского змея к скалам. Тьма бесновалась, божественная кошка выла, шипела и царапалась как демон. За это дали ей имя Мау – «громкая, назвавшая себя, вещая, видящая».

Пока Баст дралась с Апопом в священном месте, где сотворен был камень бен-бен, первый кусочек этого мира, солнце успевало проплыть дальше. На земле снова разгорался день.

Следующей ночью битва повторялась. Свет солнечной ладьи разливался по нижнему миру – Дуату, согревая по пути души умерших. Апоп, роняя капли черной дымящейся крови и яда, умирал с перебитым позвоночником, чтобы следующей ночью опять восстать и попытаться проглотить солнце.