Конец таежной банды - Евгений Сухов

Мужчина молча, с каменным лицом передернул затвор, быстро прицелился и выстрелил. Пробитая пулей банка отлетела в сторону.

Брови Трефилова подались вверх от удивления:

– Принимал участие в боевых действиях?

– Нет, – хмуро ответил доброволец.

– Где научился стрелять? – поинтересовался Трефилов.

– На заводе были курсы боевого инструктажа, – пояснил боец и по приказу начальника милиции вернулся в строй.

– Что, Гаврила Андреевич, убедились, насколько подготовлены обычные рабочие, – засмеялся Красин, – каждый коммунист в трудный час с оружием в руках может встать на защиту родины и партии.

– Да, не все так плохо, как вы тут нам пытаетесь изобразить, – поддакнул Дудницкий, оправляя гимнастерку.

– А это что еще такое? – слова Трефилова были обращены к конному отряду из десяти человек, появившемуся на площади. На конниках была форма сотрудников ОГПУ: фуражки с красным околышем, темно-синяя гимнастерка, шаровары. Впереди ехал заместитель начальника окротдела ГПУ Тарасенко – среднего роста, крепко сбитый, с маленькими, глубоко посаженными глазами-буравчиками и квадратным подбородком, делавшим его похожим на бульдога. В красной петлице у особиста красовались три прямоугольника – «шпалы». Отряд подъехал к ним на фоне всеобщего молчания. Слышно было только, как цокают копыта коней по мостовой. Проворно спрыгнув с лошади, Тарасенко поздоровался с ними и сообщил, что он берет командование отрядом на себя.

– Как это на себя? – возмутился Павел Игнатьевич.

– Вы возражаете? – глаза-буравчики Тарасенко впились в Красина.

– Нет, – буркнул председатель окрисполкома.

– Раз все собрались и готовы, то выступаем, – приказал Тарасенко, – стройся в колонну по двое! Одна телега с пулеметом впереди колонны, одна сзади…

Все вокруг пришло в движение. Пятерых чекистов Тарасенко поставил сзади колонны, четверых впереди, а сам верхом подъехал к оседлавшим своих коней бывшим руководителям похода и потребовал показать ему маршрут движения.

– Откуда сведения о дислокации банды? – поинтересовался он, рассматривая карту.

– Из надежных источников, – проворчал Красин недовольно.

– Вы ручаетесь головой за эти самые источники? – ледяным тоном спросил чекист.

Председатель окрисполкома даже растерялся от подобной постановки вопроса.

– Да, ручаюсь, – после некоторого колебания выдавил он из себя, чувствуя на себе жгучий взгляд Тарасенко.

– Я это запомню, – пообещал чекист и поскакал в голову колонны.

* * *

Прямо с поезда Алексей поехал в окротдел ОГПУ. Его проводили к начальнику Трубину Виктору Геннадьевичу, который оказался веселым общительным крепышом, ростом чуть больше полутора метров. Лысый, в очках с толстыми стеклами, он улыбался, открывая отсутствие половины зубов, и тараторил скрипучим голосом, расхваливая Ленинград, хохмил, хлопал Алексея по плечу, заверял, что очень благодарен руководству за помощь, при этом не давал вставить гостю ни слова.

– Мне бы с материалами дела познакомиться по ограблению поезда, – произнес наконец Алексей, когда Трубин отвлекся, чтобы отпить чаю и закурить.

– Конечно, ознакомишься, – пообещал Трубин, – не исключено, что сегодня ты даже встретишься с кем-нибудь из этих бандитов.

– То есть, – не понял Алексей, – кого-то уже поймали?

– Пока нет, но скоро поймают, – заверил Трубин, – пока суд да дело, мы тут собрали отряд и отправили его на поиски бандитов. Уж кого-то они точно возьмут живым.

– А я что же? – растерялся Алексей. – Может, я их еще успею догнать? Я же специально из-за этой банды сюда ехал.

– Догнать вряд ли догонишь, – покачал головой Трубин, – места у нас глухие. Заблудишься. А в провожатые тебе сейчас дать некого. Да и места, куда отправился отряд, кроме руководителей отряда, никто не знает. Оставайся здесь. Поможешь потом с допросами пленных…

– С допросами, – стиснул зубы Алексей, – черт возьми! Я не для этого сюда ехал из Ленинграда.

– Да не расстраивайся ты так, – решил подбодрить его Трубин, – мы тут особый отряд формируем для подавления крестьянских восстаний. Могу назначить тебя командиром.

– Ну, спасибо за доверие, – выдохнул Алексей. – Я это… выйду, прогуляюсь.

– Зайди в спецстоловую, перекуси с дороги, – посоветовал Трубин на прощание.

От здания спецстоловой исходил приятный запах, и Алексей сразу понял, что чертовски голоден. Сглотнув, он вывернул из-за угла и сразу увидел их… С десяток оборванных изможденных детей, напоминавших больше живые скелеты с большими напряженными глазами, стояли у здания столовой со стороны входа и с надеждой провожали входящих и выходящих людей. Чуть поодаль на земле лежал старик, прикрытый лохмотьями. Глаза у него были закрыты, и нельзя было понять, жив он или нет. Такую картину в последнее время Алексей наблюдал не раз даже в Ленинграде. Попервой многие работники властных структур не выдерживали и начинали кормить этих людей. Однако подобное легкомысленное поведение строго каралось. Они снимались с должностей и исчезали из рядов партийной номенклатуры навсегда. В совершенно секретной инструкции ЦК говорилось: «Самое страшное, если вы вдруг почувствуете жалость и потеряете твердость. Вы должны научиться есть, даже когда кругом все будут умирать от голода. Иначе некому будет вернуть урожай стране. Не поддавайтесь чувствам и думайте только о себе». Считалось, что настоящий коммунист должен обладать железным сердцем, не иметь чувств и без размышлений выполнять любой приказ руководства. Алексей поймал себя на мысли, что он, похоже, скоро будет соответствовать этим критериям. Он спокойно прошел мимо голодных детей и постучал в дверь столовой, спиной ощущая их взгляды. К человеку в форме ОГПУ никто из голодающих подойти не решился. Дверь открыл высокий повар в белом халате и колпаке. Здесь он был царь и бог. Сытое надменное лицо с отсутствием всяких эмоций, потухший безразличный взгляд. Он даже не спросил у Алексея никаких документов. Видно, ему уже позвонили. Все столики, за исключением одного, были пусты. Он сел в углу и тут же перед ним появилась тарелка аппетитно пахнущего борща с куском мяса, гречневая каша с котлетами, пирожки с повидлом и стакан компота.

– Извините, меню у нас сегодня скудное из-за перебоев с продовольствием, – с виноватой улыбкой произнесла симпатичная чернявая официантка, расставляя перед ним тарелки.

– Переживу, – буркнул Алексей, взял ломоть свежего ржаного хлеба, опустил ложку в борщ и вспомнил лица голодных детей. Эти были еще хуже, чем в Ленинграде. Видимо, в глубинке люди бедствовали во сто крат сильнее и подачками из спецстоловой тут не поможешь. Нужно было поднимать промышленность, сельское хозяйство, но сами люди этому мешали, не желали идти в колхозы, не желали работать за трудодни. Всю страну сотрясали крестьянские бунты, орудовали банды. Когда же все это кончится? Проглотив через силу несколько ложек, Алексей почувствовал, что у него кусок в горло не лезет. Видимо, он еще недостаточно закалил свою волю. Глаза голодных детей буквально преследовали его. Было понятно, что они долго не протянут. Наверное, сироты. Родители умерли или были убиты. Алексей мысленно приказал себе не думать об этом, запихнул в рот очередную ложку борща и с завистью посмотрел на стол в центре зала, за которым сидел хорошо одетый пожилой мужчина интеллигентного вида с аккуратной бородкой, в очках и в костюме-тройке и с аппетитом уписывал кашу, не забивая себе голову всякой ерундой. Мужчина почувствовал его взгляд, поднял глаза и кивнул в знак приветствия. Алексей вяло кивнул в ответ. Закончив с кашей, мужчина взял кофе и пирожки и бесцеремонно подсел к нему за столик: