Ночной гость - Фиона МакФарлейн

– Но как вы тогда поведете машину? – спросила Фрида.

– Это может быть разрыв барабанной перепонки. Или что-нибудь случится с кошками, и мне придется везти их к врачу. Ведь кошкам не вызовешь «скорую», верно?

Однако по-настоящему ее тревожил – она с удивлением это поняла – тигр. Разумеется, это было смешно. Но вдруг он вернется однажды ночью, когда она забудет закрыть дверь в гостиную? Она услышит, как он решительно идет по коридору к ее спальне на своих проворных лапах, и бежать можно будет только через окно. Рут представила себе, как выбирается в сад и, пригнувшись, бежит в кустах, страшась, что тигр учует ее своим великолепным носом. Как будто с ее больной спиной она была способна выпрыгнуть из окна и пригнуться! Или это был короткий, освещенный луной бросок по морскому берегу с горячим дыханием тигра за спиной, в то время как ее машина тихо стояла на удобной подъездной дорожке какого-нибудь более удачливого незнакомца.

– Я ее не продам, – сказала она и повернула ключ в зажигании, чтобы заглушить мотор. И это было ошибкой, если она намеревалась так продемонстрировать свою решимость. Машина содрогнулась и взревела, как сделала бы гораздо более старая модель.

– Делайте что хотите, – сказала Фрида, пожимая круглыми плечами. – Я просто хотела помочь.

После этой дискуссии волосы Фриды погрузились в состояние покоя, приняв форму строгого пучка на затылке. Она уделяла больше времени полам и эвкалиптовой швабре и шумно передвигалась по дому, издавая вздохи, тихое ворчание и стоны. Все отнимало силы, сопровождалось жалобами или, напротив, агрессивным рвением. Проходя мимо Рут, она что-то бормотала себе под нос о престарелых водителях и просроченных правах. Не раз она жаловалась на то, как трудно помочь людям, которые сами не хотят себе помочь. Ощутимое недовольство Фриды захлестнуло дом, и Рут сочла за лучшее держаться от нее подальше. Она удалилась в свое кресло. Вела счет кораблям и притворялась, что читает газету. Звонил Джеффри и просил приютить на уик-энд его приятельницу из Сиднея, незамужнюю женщину, которая, как знала Рут, была тактичным и благодарным гостем и вместе с тем великолепным шпионом для озабоченных детей ее пожилых друзей. Рут кивала и улыбалась в телефон. Фрида драила полы, а машина ждала.

Через неделю Рут сидела на водительском месте, глядя на море, гладкое и зеленое, если не считать дорожки утреннего солнца, где оно отливало серебром. Повернув ключ зажигания, она ощутила привычный страх, и сегодня он был даже сильнее обычного. Ей казалось, что машина давит на нее, сжимается вокруг. Машина стала такой маленькой и тяжелой, что могла в любой момент провалиться в дюну, похоронив ее в песчаной дыре.

– Ты ненавидишь эту машину, – громко сказала Рут и положила руки на руль, туда, где пластик стерся под руками Гарри.

Он верил в то, что дорогие европейские машины служат долго, и его машина это доказала. Ее окружала оболочка нерушимости.

– Ты ненавидишь эту машину, – повторила Рут, потому что на самом деле ненавидела ее и боялась, причем не только ее водить – она боялась сложного механизма ее европейской души. Фрида, как всегда, была права. Похоже, она права во всем.

Но правота Фриды раздражала Рут, поэтому она, дав задний ход, двинулась по длинной подъездной дорожке с уверенностью, какую дает только бравада. Фрида подошла к окну в гостиной. Рут видела, как руки отодвигают кружевную занавеску. Но было слишком поздно, Рут ехала вперед. На шоссе она свернула вправо, в сторону от города. Слева от нее тянулись холмы, справа простиралось море. Пока она ехала, длинная полоса облаков рассеялась. Был июль, середина мягкой зимы. Дорога была прямой и серой, машина – такой проворной под ее горячими руками. Ей на ум пришло слово «ртуть». Это было важное слово, оно подходило для пиратов и матерых котов. У ее собственных кота и кошки были глупые имена греческих атлетов, человеческих имен она не одобряла и отказывалась употреблять. Она отметила, что ее мысли, даже несмотря на пиратов и котов, сосредоточены на определенной цели, и ей было интересно знать, в чем она состоит. Она найдет ее и вернется домой. Но ее возвращение должно быть безупречным, жестом капитуляции и вместе с тем победы. Оно должно продемонстрировать, что Рут, хотя и соглашается продать машину, не полностью подчинена воле Фриды.

Рут двигалась вдоль широкого изгиба холмов, пока у нее слегка не закружилась голова, и там, где дорога выпрямлялась, стоял прилавок с фруктами и маленькой парковкой рядом. Рут часто недоумевала, кто останавливается у таких прилавков. Гарри этого никогда не делал. Она свернула с дороги, проехала, трясясь, по заросшей травой обочине и некоторое время сидела в затихшей машине. Когда она вышла, воздух вокруг был хрустально-чистым. Он одновременно и бодрил, и вдохновлял.

За прилавком стоял подросток, загорелый и светловолосый от долгого пребывания на солнце. С его унылого лица было смыто все, кроме скуки, а доска для серфинга объясняла тоску по морю в глазах. Его прилавок был завален авокадо, но Рут заметила превосходный ананас. Откуда он здесь появился? Ананас, на юге, в июле! Она подошла и положила руку на его рифленую кожуру.

– Много покупателей сегодня? – спросила Рут.

Она освободила пепельницы машины от мелочи, которая теперь оттягивала ей карманы.

– Да нет, – ответил мальчик, пожав плечами и устремив взгляд к прибывающему морю. – Я мог быть на море уже несколько часов.

– Мог бы, – поправила Рут. Она вынула мелочь. – Не знаю, сколько здесь, но я хочу потратить все.

Мальчик считал быстро.

– Девятнадцать долларов сорок пять центов, – объявил он.

Гарри не одобрил бы того, что предварительно она не сосчитала монеты.

– Сколько на это можно купить?

Мальчик посмотрел на море, потом на Рут:

– Все.

На то, чтобы погрузить все в машину, ушло десять минут. Казалось, грудь мальчика становится шире с каждой картонной коробкой. Он начал болтать о погоде, зыбучих песках в заливе и наконец позволил себе роскошным жестом почесать пробивающуюся щетину на подбородке. На заднем сиденье сгрудились авокадо, но ананас ехал отдельно, впереди. Рут захотелось пристегнуть его ремнем. Освобожденный мальчик помахал ей на прощанье. Ананас слегка перекатывался на поворотах, и что-то в нем – величавые движения, тяжелый золотистый запах и нелепая, колючая зеленая стрижка – рождало в Рут ощущение праздника. Как будто она будет ехать вечно и никогда не вернется домой. Но, подумала она, как можно взять праздничный отпуск, когда ты и без того в отпуске? Не успела она это подумать, как приехала к себе.

Рут надеялась, что Фрида будет ждать ее перед домом или по меньшей мере у дверей. Но ее там не было, и Рут поставила машину на место. Тревожное ощущение исчезло. Теперь машина и почва казались надежными. Рут вспомнила время, когда была молодой, а дети были маленькими. В то время она выглядела строгой лишь тогда, когда вела машину: губы плотно сжаты, локти под балетным углом торчали по обеим сторонам руля, а лицо принимало пугавшее детей выражение. Будет правильно оставить все это позади.