Любовный недуг - Анхелес Мастретта

Но Милагрос уговорила доктора подождать, в разговоре с ним напомнив о своих законных правах опекуна, которые передала ей перед смертью Мария Эспарса. Она убедила его не отсылать мальчика никуда, по крайней мере до конца века, и кто знает, какие струны затронула в его сердце эта мольба, но Даниэль прожил в городе еще год, около приемной тетушки, чье горячее заступничество спасало его от последствий его безрассудных поступков.

Только в начале 1901 года встрепанная голова и загадочная улыбка Даниэля Куэнки отправились в колледж для мальчиков под руководством Камило Аберамена, сурового итальянца, эксперта по вопросам воспитания несносных детей.

К тому времени Эмилия и Даниэль из вечных противников превратились в сообщников. По воскресеньям они лазали по деревьям, обменивались камешками, собранными за неделю, плескались ногами в пруду и по очереди чесали друг другу спину. Это придумала Эмилия, чтобы избежать разногласий с другом.

Однажды, когда они мочили ноги в пруду, чтобы уже никогда не вылечить их общий кашель, Даниэль попросил почесать ему затылок.

– Долго?

– Пока я не скажу.

– Нет, – сказала Эмилия. – Я тебе чешу всю спину, но считаю до шестидесяти, а потом мы меняемся.

Даниэлю это показалось справедливым, и они заключили договор.

В последнее воскресенье февраля каждая их игра была сродни какому-то обряду. Обмен камешками прошел быстрее, чем раньше, потому что Эмилии не пришлось показывать одно за другим новые приобретения своей коллекции, чтобы убедить Даниэля отдать ей взамен черный, блестящий, гладкий, как шелк, камешек, который он называл своим амулетом и носил повсюду. Он клал его под подушку перед сном, и это было первое, до чего он дотрагивался, просыпаясь. Они нашли его вместе зимним утром, когда пошли с Милагрос гулять к реке Атойак. Эмилия увидела, как он блеснул среди камней, но потеряла время, показывая пальцем, где он лежит, а Даниэль, проследив за ее пальцем, нагнулся и схватил его.

– Это мой! – закричали они одновременно, но камень был у Даниэля в руках и остался у него на несколько месяцев. Во время обменов Эмилия пустила в ход все – от уговоров до шантажа, но ничего не добилась.

– Подставь руку, – сказал Даниэль, когда они начали обмен в то воскресенье.

Эмилия протянула руку и почувствовала, как камень упал ей в ладонь. Амулет Даниэля блеснул в бледных лучах солнца.

– Ты окончательно это решил? – спросила Эмилия, сжимая камень, будто самую большую драгоценность.

– Пойдем на пруд, – ответил Даниэль, которому с детства было трудно проявлять великодушие.

Они опустили ноги в ледяную воду и стали болтать ими, распугивая рыбок.

– Почесать тебе спину? – спросила Эмилия.

– До шестидесяти, – ответил Даниэль.

Тоненькие пальцы Эмилии побежали по его спине, но считала она медленно, как никогда. Когда она дошла до двадцати, рука Даниэля поднялась к ее спине. Он молчал, Эмилия после двадцати трех тоже перестала считать. Так они и сидели, пока рука Эмилии не упала на землю и она сказала несмело:

– Не хочу, чтобы ты уезжал.

– Почему?

– Обещаю заботиться о твоем камне.

– Он твой, – ответил ей Даниэль.

– Ты там найдешь себе другой?

– Нет, там нет камней, – сказал Даниэль, вытаскивая ноги из воды.

– А девочки там есть?

– Тоже нет.

Они пошли к дому с ботинками в руках и зимним кашлем в горле. Милагрос Вейтиа вышла им навстречу и сделала вид, что она очень недовольна.

– Ну что, два сумасшедших бродячих пса, зачем вы барахтались в воде? – спросила она.

– Мы прощались, – ответила Эмилия, которая у своей матери научилась откровенно рассказывать обо всех печалях своего сердца.

Милагрос отвела их в одну из спален, растерла им ноги спиртом, напоила их настоем душистых трав и рассказала им одну из своих сказок о героях и приключениях. Когда Хосефа пришла за своей дочерью, она нашла Милагрос сидящей на краю кровати и смотрящей с какой-то особой улыбкой на спящих детей.

– Я помогу тебе нести ее, – сказала Милагрос, когда Хосефа начала тормошить Эмилию.

– Пусть просыпается и идет сама.

– Не сегодня, – сказала Милагрос тоном, не допускающим возражений. И Хосефа подчинилась.

Когда они вышли в коридор, Диего Саури увидел, как они идут, соединенные телом его дочери, и еще раз утвердился в своем мнении, что женщины – это лучшее, что есть в этом мире.

В понедельник утром доктор Куэнка и его младший сын уехали в интернат Чальчикомула. «Только так, – говорил себе доктор Куэнка, – если он будет жить рядом со своим братом, в мире, созданном для воспитания мужчин, Даниэль перестанет быть избалованным ребенком, каким его сделала благородная, но несдержанная подруга моей жены».

Милагрос Вейтиа пролежала неделю в постели, говоря всем, что больна гриппом. Хосефа пришла к ней во вторник, чтобы сварить ей суп и дать ей пилюли и микстуру, которые прислал ее муж.

– Чушь какая-то, – сказала ей Милагрос. – Дети промочили ноги, а болею я.

Потом кашлянула пару раз и уткнулась лицом в колени сестры, чтобы оплакать свое сиротство.

А у Эмилии все началось с простуды, а закончилось сильнейшей ветрянкой. Две недели Хосефа только и делала, что мыла ее в паслене черном по несколько раз в день и слушала, как все критикуют методы лечения, изобретенные Диего.

– Ты думаешь, мы правильно делаем? – спросила она у него однажды утром, когда он читал газету «Рехенерасьон» так же сосредоточенно и терпеливо, как читал все новинки из области фармакологии.

– Нет, не думаю, что это возможно.

– Думаешь, останется много отметин?

– Все и так отмечают его неслыханную подлость.

– Диего, я говорю об Эмилии. В данный момент меня не волнует судьба губернатора штата Сонора.

– Я имел в виду губернатора Нуэво-Леон.

– Ты совсем меня не слушаешь. Мне придется пойти работать в какую-нибудь газету, чтобы достучаться до тебя. Устроюсь-ка я в «Импарсьяль».

– Даже не произноси названия этой мерзкой газетенки.

– На Эмилию жалко смотреть, а тебе все равно, – упрекнула его Хосефа, которая не могла сдержать слез при виде дочери. Все ее тело было одной сплошной болячкой. У нее болело горло, чесалась спина, а черты лица исказились, покрытые россыпью белых прыщиков.

– Не переживай, – сказал ей муж. – Через двенадцать дней кожа у нее станет такой же, как прежде.

Хосефа слушала его недоверчиво.

– Никто не купает своих детей.

– Потому что медицина несовершенна, – ответил ей Диего Саури, не отрываясь от газеты. – Все думают, что они правы, пока кто-нибудь не изменит что-нибудь в составе рецепта. Рецепты меняются постепенно. До сих пор некоторые светила лечат кровопусканием.