Ангелы не бросают своих - Татьяна Шипошина
Шрифт:
Интервал:
Никто и никогда не поднимал его так высоко, как Ангел. Взлетел Андрейка выше леса, но тут же опустился вниз.
— Музыкантище! Чего с концерта сбежал? — спросил Вася, поставив Андрейку на землю.
Ответить мальчик не успел: Ангел уже отдавал распоряжения по разжиганию костерка из заранее заготовленных веток и дров.
Народ шумел, включал фонарики, смеялся, переговаривался. Доставал пиво и вино, рассаживался у костерка.
Наконец-то у загудевшего пламени собрались все кто хотел. Некоторые, правда, не подошли к костру, а отправились сразу по своим палаткам.
Степаныч взял в руки гитару и стал наигрывать какую-то немудрёную мелодию. Андрейка, примостившись рядом с Ангелом, во все глаза наблюдал за руками Степаныча, пытаясь запомнить, как Степаныч ставит пальцы левой руки и как проводит по струнам правой рукой. Чтобы лучше запомнить, Андрейка шевелил пальцами, сам того не замечая.
С другой стороны от Ангела сидела Юла. Ангел обнимал Юлу и прижимал к себе. Бутылка вина перемещалась по кругу, и каждый кто хотел отпивал глоток из горлышка.
Руки Степаныча мелькали в мерцающем свете костра. Сосредоточившись на их движениях, Андрейка не очень-то вслушивался в слова тех песен, что пел байкер. Степаныч пел, а сидящие возле костра тихонько подпевали.
И вдруг…
— Давай, Степаныч, «Ангела» спой! — стали просить сидящие.
— Только это — не про меня! — стал отнекиваться Вася-Ангел.
— Ну ладно! — согласился Степаныч. — Это и про тебя и не про тебя. Это про нас.
Степаныч ударил по струнам. Волей-неволей Андрейка прислушался, потому что песня была про Ангела.
Этот парень был из тех,
Кто просто любит жизнь,
Любит праздники и громкий смех,
Пыль дорог и ветра свист…
Он был везде и всегда своим,
Влюблял в себя целый свет
И гнал свой байк, а не лимузин.
Таких друзей больше нет!
Ты, летящий вдаль, вдаль Ангел,
Ты, летящий вдаль, вдаль Ангел…
Но он стал союзником рая в ту ночь
Против тебя одного…
Ты — летящий вдаль Беспечный Ангел![5]
Конечно, Андрейка не запомнил сразу всех слов песни. Но припев словно впечатался в него, и он сам не заметил, как запел вместе со всеми, на время позабыв даже о руках Степаныча:
Ты, летящий вдаль, вдаль Ангел,
Ты, летящий вдаль, вдаль Ангел…
К маленькому костерку, где сидели Степаныч, Вася и их ближайшие приятели, стали подходить люди, чьи палатки стояли на соседних полянках. Они подходили и подпевали. Это было так… так здорово!
Но песня закончилась. Казалось, эхо ещё разносится по ночному лесу.
Андрейка не успел опомниться. Он даже не успел перевести дух, как Степаныч снова заиграл. В новой песне зазвучали другие слова, но всё о том же: о разбитом «харлее», дымящемся на земле, и о парне, который не доехал десяти минут до рассвета…
Все, собравшиеся у костра, пели слаженным хором. Пели о том, что знают, пели о том, чем живут. Пели не в первый раз.
А потом Степаныч заиграл что-то весёлое, и все подпевали снова, улыбаясь, поглядывая друг на друга и друг друга подталкивая.
Когда Степаныч отложил гитару, все начали постепенно расходиться от костра, желая друг другу удачи в завтрашних конкурсах. Андрейку же Ангел отправил в палатку:
— Давай, малой! Нечего тебе с нами засиживаться. Спи! Завтра будет большой день!
Андрейка не сопротивлялся. Он был так ошарашен всем увиденным и услышанным, что даже рад был залезть в палатку, укрыться одеялом, и… Короче, остаться в одиночестве. Именно так.
Потому что в ушах Андрейки ещё звучала песня. Та самая, про Ангела. Про другого Ангела, не про Васю. Потому что…
Ох, как Андрейке жалко было того парня, который мчался по шоссе и погиб!
Как жалко! Невозможно!
В ушах звучала песня про погибшего мотоциклиста, в глазах стояла картина разбитого мотоцикла. Воображение рисовало на месте погибшего парня реального Васю-Ангела, и от этого было ещё жальче, ещё мучительнее…
Что это за странная, что это за ужасная вещь — смерть?
Андрейка ворочался на надувном полу палатки. Натягивание одеяла на голову не помогало избавиться от мыслей. Он невольно стал думать о маме. Почему тётя Вера говорила, что мама скоро умрёт?
Андрейка вспомнил про маму и тут уже не смог больше сдерживаться. Захлюпал носом. Ему было жалко того парня, жалко Степаныча, жалко Васю, жалко маму и немножко — совсем немножко! — жалко самого себя.
Тут полог распахнулся, и в палатку протиснулся Вася.
— Куртку для Юлы возьму, — прошептал он. — Не спишь?
Андрейка хотел ответить, но вместо ответа только всхлипнул.
— Ты чего это? Плачешь, что ли?
— Не… — попытался было сказать Андрейка, но не смог. — Мне парня того… парня того жалко, который разбился… там, в песне…
Андрейка всхлипывал, а Вася развернулся и присел рядом с ним.
— Да, брат, — сказал он. — Всякое бывает. Конечно, разбиваются байкеры.
— А зачем? Зачем тогда ездить? Чтоб разбиваться? — забросал Васю вопросами Андрейка.
— Нет, брат. Ездить затем, чтоб ездить, — погладил его по голове Вася.
— Но ведь если быстро ездить, можно разбиться! — возразил мальчик.
— Да. Но тут есть одна штука… Понимаешь, когда ты летишь на скорости… и когда знаешь, что, может быть, это твой последний полёт…
— Зачем? Зачем последний, Вася? — Андрейка уже сидел на полу палатки. — Почему последний?
— Когда каждый твой полёт может оказаться последним, в тебе не остаётся ничего лишнего. Потому и ездим…
— Почему? — не понял Андрейка.
— Потому, что всё лишнее мешает полёту. Когда ты летишь, ты не врёшь.
— А разве ты вообще врёшь, Вася?
— Ну и вопросы у тебя. Ладно, я расколюсь. Когда на мне ангельские крылья, я не вру. Но бывает, брат, что я хожу без крыльев… По шоссе — чаще с крыльями, понимаешь?
— Не… — замотал головой мальчик.
— Эх, малой! Что тебе сказать? Ну, когда ты летишь, ты уже не думаешь, что бы и где бы урвать. Даже не урвать — а просто достать… взять. Не думаешь, на чём бы нажиться и кого бы обмануть. Не думаешь, как делать карьеру, ступая по головам. И даже не ступая — вообще, надо ли её делать. Как ангел. Ничего на тебе не висит. А? Понимаешь? Хоп или не хоп? Что ты вообще понимаешь, а, малой?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!