ПОХОЖДЕНИЯ ПЕТРОВИЧА и много чего другое… - Игорь Гамазин

Всё было кончено.

Айдаровцам пришлось сдаться…

* * *

Маша стояла перед зданием Баштанского гестапо, расположившегося в бывшей школе, и плакала. «У каждого хорошего есть своя обратная сторона!» − Вспоминала она слова Петровича. Он как будто продолжал висеть в воздухе рядом с ней и разговаривал с ней. «Поэтому хорошее надобно делать очень осторожно… чтобы не навредить случайно кому-то.»

Она так успела привыкнуть к Петровичу в последнее время, что теперь её душа буквально разрывалась на части. Только он мог с ней разговаривать так душевно, что все жизненные проблемы исчезали сами собой. Ей… ей даже очень захотелось его поцеловать по-настоящему.

− Вы девушка какими тут судьбами?! − Поинтересовался у неё дряхлый старичок, невесть откуда взявшийся.

− Я, я… тут Петровича жду. Его в гестапо забрали.

− Как же его смогли забрать? — Сощурился на Машу старичок. — Он же сейчас как дух бесплотный.

− А он дурачок сам за ними в гестапо полетел. Честный он!.. — Ещё сильнее заплакала Маша. — Я его не хотела отпускать, а он сказал «Надо!»

− Ёшкин кот! — Выругался замаскированный Никита Сергеевич (а это был именно он, хотя Маша с ним ещё не была знакома). — Пойдём отсюда в сторонку, голуба! Не след тебе тут стоять и светиться, как фонарному столбу. Надо думать, как Петровича вызволять…

8

− Ну что, подгузники?! — Вальяжно сказал Блиг, глядя на троицу, сидящую перед ним на железных стульях. — Вы хоть понимаете, куда попали?! Из гестапо ещё никто никогда не возвращался!

Руки троицы были скованы наручниками и заведены за спинки стульев. На Петровича только браслеты никак не вешались, поэтому он сидел просто так.

Второй был айдаровец Лёха. Правый его глаз украшал здоровенный фингал. Он случайно ударился им о дверной косяк в камере три раза подряд. Потому что гонору было много.

Третий стул занимал пожилой еврей Гарцман. Как он очутился в этом месте, он никак не понимал. И рассчитывал в ближайшее время получить этому все надлежащие и исчерпывающие объяснения.

− Помните анекдот? — Продолжил Блиг. — «Сидят в гестапо русский, хохол и еврей»? Кто бы мог подумать, что всё сочинённое когда-нибудь воплощается!

Он засмеялся и поставил носок своего хромированного чёрного сапога на краешек стула между ног айдаровца Лёхи.

− Я бы всех этих сочинителей… − буркнул Лёха.

− Это тот анекдот, где «когда родился хохол, еврей заплакал»? — Поинтересовался Гарцман.

− Нет. — Опять засмеялся Блиг. — Сидят в гестапо русский, еврей и хохол. Русский думает: «Ничего не скажу гестаповцам, пусть хоть насмерть замучают. Зато буду героем. Еврей думает: «Ничего не скажу гестаповцам, пусть хоть насмерть замучают, отдам золото, закопанное в саду, авось пронесёт». Хохол думает: «Навру с три короба гестаповцам, авось насмерть не замучают. Зато потом и героем буду, и еврейское золото, дам весточку, жинка раньше фрицев выкопает!»

− У меня нет золота! — Сказал мрачно Гарцман.

− А у меня пока нету жинки. Но идея мне по нутру! — Хмыкнул Лёха.

− Совпадает! Не зря у меня уж и тела-то нет. — Мрачно вздохнул Петрович.

− Не будем торопиться! Мы только начали! Постепенно всё у всех найдётся! — Заржал Блиг.

− Но почему я здесь, любезный?! − Разволновался Гарцман. — Позвольте вас спросить, зачем вам понадобился старина Гарцман?! Неужели из-за того, что балуюсь иногда сочинительством?

− Что вы, что вы, уважаемый! — Повернулся к нему Блиг. — Не будем так сразу высоко задирать планку. Мои вопросы к вам, как всегда, банальны. Пароли, адреса, явки!

− Я слетаю в лабаз за куревом. — Сказал заскучавший Петрович и воспарил над железным стулом.

− Сидеть! — Рявкнул на него позеленевший от злости Блиг.

− Не беспокойтесь, я быстро! Туда и обратно. — Успокоил его Петрович. — Может и вам чего принести?

− Принесите, плиз, пакет молока и полкило останкинской с булочкой. А то, знаете ли, мне по графику кушать надо, недавно хирурги желчный ампутировали. Сами понимаете! — Пожаловался еврей.

− Всем сидеть на месте! — Заорал Блиг. − Если Петрович улетит, то я откручу Гарцману фаберже!

− Во зверюга! — Ухмыльнулся Лёха. — Такую хитрую подлость я уважаю!

− Хорошо! Я остаюсь! — Сказал Петрович и опустился обратно на стул. — Но учтите! Моё эфирное тело нестабильно и в любой момент может перейти в поглощающую фазу. Курево и пиво стабилизируют однако…

* * *

Муж Анджелины Джоли, красавчик и «бесславный ублюдок» Брэд Питт, сидел за рулём запыленного американского военного Джипа. В глазах его горел яростный огонь. Начинались пригороды Баштанки.

За ним сидело ещё одиннадцать человек «неудержимых». Жан Клод Ван Дамм, если вы помните, слинял к жене в Днепропетровск (вместо него и вызвался Брэд), а Дольф Лундгрен спонтанно отбыл в Брюссель. Его туда вызвала Меркель, потому что срочно надо было выбивать антироссийские санкции на брюссельскую «капусту». Вместо него чёртову дюжину вполне удачно восполнил режиссёр Тарантино. Его вечно куда-нибудь заносит.

Джип без задержек проехал почти весь город и тормознул у здания с фашистским крестом. Вооружённые до зубов «неудержимые» высыпали из него и выстроились перед ним в шеренгу.

− Ненавижу нацистов! − Сказал Брэд Питт и выпустил по зданию гранату из подствольника. — В пятьдесят втором штате никогда не будет гестапо!

− Точно! — Подтвердил Слай, выпуская по дому очередь из крупнокалиберного пулемёта-вертушки.

− Я из своего шланга лично «обоссу» здесь каждый закуток, где пахнет нацизмом, чтобы очистить его! — Заявил Тарантино и расстегнул ширинку.

Вслед за ними все «неудержимые» открыли огонь по цели из всего имеющегося оружия одновременно.

Через минуту от кирпичного здания мало что осталось. Все окна были выбиты, где-то начался пожар, а жестяная крыша подозрительно покосилась, угрожая рухнуть и потопить под собой всё оставшееся.

Коротиньш, а именно он находился в этот момент в доме, судорожно стягивал с себя нацистскую форму, приговаривая: − «Ну вот говорил же, говорил, что не те сейчас времена!»

Оставшись в исподнем, он высунул белую рубаху на палке в окно, надеясь на переговоры.

− Прекратить огонь! — Скомандовал Брэд Питт, прикуривая сигару. − Нацисты сдаются!

Пошатываясь, в жалком виде, из разбомбленных дверей выбрался Коротиньш.

− Почему вы стреляете? — Спросил он.

− Это же гестапо?! — Уточнил Питт.