Красная дуга - Андрей Александрович Протасов

получить галюциногенный шок. Слово нельзя поглощать в сыром виде, слово нужно готовить, чтобы не было разговения мозга. Разговение мозга похоже на опьянение. Делать паштеты из этих мозгов. Чтобы приготовить слово, его нужно высушить, поместив в ящик, положить на самую дальнюю полку, чтобы не осталось привнесенного, только чистое слово. Когда слово подсохнет, станет холодным. Станет таким холодным, что будет обжигать руку при прикосновении. Слово надо приложить к словоприемнику. Ко лбу надо приложить. На лбу слово пропитается теплом уже родным, собственным. Пропитается и впитается непосредственно в мозг.

И тут Семен увидел.

— Тут две ошибки, — слегка удивившись, подумал Семен.

А в темноте светилось — СУМИН. Когда Семен его только заметил, это было просто слово. Плыло себе без руля и без ветрил. Но едва заметило Семена, словно взъерошилось, будто испугалось чего. Буква С оказалась удавом с маленькой головой. Голова эта подперла себя хвостом и застыла, сделав мечтательное выражение. Видимо, попугаев считала. Хвостик У принялся вилять, убыстряя махи, да так стремительно, что превратился сначала в серый туман, затем и вовсе исчез с глаз. Мрачная М свесила вулканические вершины, словно два уставших, грустных клоуна присели, повесив головы на ели. Зато И копытом задним в нетерпении извечном била и ржала и-и-и-и… И только Н, как памятник стояло, не шевелясь. Похоже, слово не ожидало никого здесь увидеть и от неожиданности допустило такое кривляние. Но был в этом живослове кое-кто еще. Из тени вышел бледный, с кожей мраморного цвета старик. У него глаза были белые. Семен подумал, что это бельмы, но присмотревшись, разглядел — у старика, действительно, глаза белого цвета. Радужка без пигментации. “Хотя бы какое-то объяснение”,— решил Семен. Кроме этого, у старика была широкая, длинная, необычайно густая, толстая, седая борода по пояс в дырах. Она была совершенно как сетка. В ячейках жили птицы. Выглядывали, осматривались. Не видя ничего интересного, прятались обратно. Старик нежно поглаживал свое большое гнездо.

— Я Всеволод, — сказал старик. Можно просто Сева. А эти несчастные птицы заколдованы.

— Скажите, а где я? — прошептал Семен.

— Это метаслов. Локация истины, так сказать. — усмехнулся дед. — Здесь хранится все, что когда-то было и все, что когда-нибудь будет.

— Истина в том, что я хочу есть. Я Семен, а не пророк.

— Скажи, Семен, чем ты занимаешься там, в мире?

— Я призматик.

— И что это, призматик?

— Я выращиваю призмы. Призмы творят действительность по заложенной в них программе. В древности это называли deus ex machina. Творят не сами призмы — эмы, которые в них живут. Но я только инженер. Откуда в призмах берутся эмы я не знаю. Все считают, что они самозарождаются в призмах. Такая форма жизни. У них есть иерархия, четкое разделение обязанностей. Есть эмы-домоседы, обязанность которых обеспечить порядок и комфортное проживание хозяина. Есть эмы-хранители. Эти собирают всю информацию о происходящем, где-то ее сохраняют. Но даже они полного доступа к информации не имеют. Город, в котором я живу, занимается изготовлением призм. Больше ничем. Это потому, что изготовить призмы, чтобы они работали, можно только здесь, в моем городе. Здесь аномальная зона. Никто не знает, как она образовалась, откуда взялась. По легенде впервые, случайным образом, призму получил Самин. Он нашел первичный шар и, случайно, уронил его в жидкий кислород. Шар встрепенулся, ну, совершенно, как живой, от него отпочковались две призмы синяя и розовая. Сперва призмы начали нарастать, увеличиваться в размерах, не меняя формы. В один момент призмы сблизились, из них выросли отростки, которые соединились. В месте соприкосновения, образовалось утолщение, которое увеличивалось, и, в итоге, образовало маленькую призму, синюю или розовую. Пуповина порвалась — у первых призм родился ребенок. Призмы — коллективный разум. Они потеют и порождают эмов. Кстати, существуют и злобные эмы, но их научились нейтрализовывать черными призмами. Так, что призмы — это как бы живые генераторы. У них есть жизненный цикл. Со временем, они тускнеют и, если можно так сказать, страдают скудоумием. Творят мрачные каменные пустыни с низким небом, огромным и холодным красным солнцем, почти не дающим света и тепла. Птиц с маленьким тельцем и громадными черными крыльями, распластанными на скалах для генерации энергии, как солнечные батареи. На крыльях паразитируют крохотные организмы серого цвета, поглощая тепло, накапливаемое в крыльях, для жизни. Хотя… продукты жизнедеятельности этих организмов действуют на птиц, как слабый алкоголь, доставляя им единственно возможное удовольствие в этом мрачном мире. Умирающий мир, хотя и не без мрачной красоты. Из этих призм, когда они окончательно гаснут, делают тюрьмы для злобных эмов, черные призмы. Черные призмы хранят в свинцовых саркофагах. Находиться рядом с ними непереносимо. Они оказывают сильнейшее давление на психику. Это сама смерть. И магнетичны очень. Мозг не способен противиться этой черной немочи. Человек сует голову в микроволновку и включает полную мощность. Как знать, может за мгновение перед тем, как голова распадется на атомы, он познает сингулярность. Эмы поставили нестерпимо ярко сверкающие вышки по периметру города. Эти вышки создают поле неизвестной природы. Никто не может выйти из города. При приближении к полю растет гравитация в геометрической прогрессии. Даже поднять руку невозможно, настолько она тяжела. Покажи мне город.

— Чтобы показать город надо звать его название.

— Мора.

— Такого города никогда не было.

— Мне сказали, что был.

— Она допустила неточность.

— Но ведь ты знаешь, как называется город.

— Знаю.

— Так покажи мне город, название которого ты знаешь.

— Я не могу подсказывать. Я могу только подтвердить то, что ты узнал сам.

— И как мне его узнать?

— Твой прямой предок жил в этом городе. Его дух, как истина, где-то рядом. Узнаешь истину, узнаешь название.

— Как я сюда попал?

— По зову. Зов — путь к истине.

— Как получить зов?

— Одного желания недостаточно. Требуется знание. Однажды завоеванное, знание не исчезает. Ты попал сюда случайно. Ты приобщился к знанию не по своей воле, а по воле случая. Наткнулся в результате хаотичного метания мысли. Такое знание не сохраняется. Но останется смутное воспоминание, которое будет терзать твое подсознание постоянно.

Рубежный очнулся с чувством страха. Не узнавал комнату. Долго не мог понять, где он, кто он. Незнакомое ощущение зародилось в затылочной части головы. Это был холод. Холод изнутри. Будто к внутренней поверхности черепа приложили что-то очень холодное. Рубежный потрогал лоб. Лоб был холодный.

На него накатило. “Я видел, что-то там” — сказал он себе, невидящим взглядом смотря на перламутровую ложку. — “Что-то там возилось и ворочалось. Будто тесно ему” Волна злобы накрыла Рубежного. Это состояние невозможно контролировать