В объятиях дождя - Чарльз Мартин

Мэтт пробрался через лужайку, прошел между кипарисами, поросшими обильным зеленым мхом, к уже не освещенному солнцем, запятнанному чайками доку. Позади было тихо, никакой беготни и шума. Если никто его не увидит, он, возможно, успеет добраться до воды и осуществить все задуманное.

Мэтт нырнул в теплую, солоноватую манящую воду Джулингтонского ручья. Коричневатая вода окутала его словно одеялом и – странная вещь – пробудила воспоминания о прежних счастливых днях. Он нырнул еще глубже, а потом, услышав шум реактивного самолета, выждал несколько секунд и вынырнул на поверхность.

В 1.58 мигнул световой сигнал. Он известил, что бензин на исходе. Лампочка осветила кабину пикапа и заставила оторвать почти остекленевший взгляд от дороги. Я взглянул на цифру, указывающую на количество оставшегося горючего. «Да вижу я, вижу…» Я мог бы проехать еще миль пятьдесят на остатке, хотя это означало еще пару часов за рулем, но мне очень хотелось подкрепить силы чашечкой хорошего кофе.

Я предпочитал ездить по своим рабочим делам ночью, но в последние три дня просыпался очень рано и не спал допоздна. Служебные обязанности завели меня в Южную Флориду, где надо было сфотографировать старого охотника за крокодилами для восьмистраничного разворота в одном из журналов общенационального значения. По какой-то причине этот журнал, «Америка трэвел», еще только собирался отказаться от слайдов, чем я и занимался, и перейти к цифровой фотографии. Да, я могу заниматься и тем и другим, но, честно говоря, когда снимаю для удовольствия, то отдаю предпочтение слайдам.

Я совсем выбился из сил от долгой езды. Взглянув в зеркало, я увидел свои усталые глаза с красными прожилками, точно такими же, какими на дорожных картах обозначают повороты и развязки. Влажные от пота пряди длинных волос, которые я не стриг уже семь лет, прилипли к воротнику. А не стриг я их в знак несогласия с окружающим миром. Когда я в последний раз приезжал домой повидаться с мисс Эллой, она погладила меня по щеке и сказала:

– Дитя, в твоем лице всегда был свет, грешно прятать его под такими лохмами. Не гаси свой свет, слышишь?

А может, зеркальце отразило тот факт, что на смену свету уже пришли сумерки?

Неделю назад позвонил мой агент, доктор Снейк Ойл:

– Так! У тебя три дня свободных. Приезжай сюда, поснимай с вертолета, как его владелец сражается с парой больших крокодилов, а потом можно будет пропустить в свое удовольствие несколько стаканов холодного пива, слопать пару порций крокодильего хвоста и пополнить свой банковский счет на пять сотен баксов.

Док помолчал – наверное, затянулся, как всегда, сигаретой без фильтра, которую, казалось, не выпускал изо рта весь день-деньской. «Пять сотен баксов» он произнес очень громко – и многозначительно замолчал.

Мне нравился этот прокуренный голос. В нем звучала приятная хрипотца курильщика с очень солидным, сорокалетним стажем. Док выдохнул дым и добавил:

– Это будут такие же каникулы, как месяц назад. Правда, погорячее. Есть шансы, что удастся еще раз продать права на снимки, так что еще раз получишь гонорар. Кроме того, жителям Флориды нравится, когда какой-нибудь дурак сует голову в крокодилью пасть.

Все это звучало соблазнительно, так что я покинул свой дом в Клоптоне, штат Алабама, и поехал во Флориду, где шумный, неугомонный шестидесятидвухлетний Уайти Стокер вскоре пожимал мне руку. Бицепсы Уайти были словно каменные, подбородок как у настоящего боксера-призера, и он не испытывал ни малейшего страха перед крокодилами, а также и незаконной продажей спиртного с кормы своего «суденышка». Мы встретились с ним поздним вечером, и он выглядел как шахтер, набредший вдруг на золотую жилу.

– Значит, не возражаешь? – спросил он.

– Делай, как считаешь нужным, – ответил я.

И он поступил в соответствии с моим советом.

Через три дня мы – а точнее, Уайти – поймали семь крокодилов. Самый большой был двенадцать футов и восемь дюймов длиной.

Но этим дело не ограничилось. Мы продали двенадцать ящиков пива в бутылках без этикеток. Мы продавали его всем: от приземистых парней с четырехдневной щетиной на щеках и нервным, бегающим взглядом, снующих вокруг в пятиметровых каноэ, до пузатых модников в капитанских фуражках, с золотыми часами на руках, управляющих большими, сигарообразными прогулочными яхтами стоимостью в двести тысяч долларов. Уайти очень хорошо разыгрывал роль неотесанного флоридского простака, но сумел войти в процветающий бизнес как незаменимый, единственный в своем роде производитель и дистрибьютор спиртного, монополизировав рынок и загнав в угол всех конкурентов. Уайти сумел добиться финансового благополучия, отгоняя от богатых вилл и площадок для гольфа крокодилов, досаждавших владельцам еще до того, как ненасытные твари съели собачку одного из богачей, которая любила плавать в лагуне. Уйдя в отставку, он жил припеваючи и любил поразглагольствовать о своих талантах: «Да, я могу заработать тысячу баксов в неделю. И так живу с конца 80‑х».

В каком-то смысле он был счастливым дураком. Но дураком своеобразным. Его завтрак состоял из чашки очень крепкого черного кофе, процеженного через плотный чулок, свисающий с одежной вешалки, с двумя столовыми ложками специальных, «кофейных», сливок. А чулок он использовал в этом случае как самый лучший фильтр, не пропускающий никаких твердых частиц. Второй завтрак состоял из двух кусков «чудодейственного хлеба», смазанных горчицей, и куска болонской колбасы, сопровождаемых колой и сладким пирожком. Зато обед был традиционно фундаментальным. Самое лучшее он, таким образом, оставлял напоследок. Пять вечеров подряд Уайти, без рубашки, не пользуясь никакими репеллентами, зажигал давно бывшую в употреблении и довольно грязную плитку, стоявшую на полке как раз над дверным порогом черного хода – скользкого, будто «смазанного соплями». Показав на плитку, он заметил: «Она все время скатывалась набок, так что я прикрутил ее к доске проволокой». Конфорка, когда он ее зажег, издала рев, будто снижающийся реактивный самолет. Каждый вечер Уайти, используя застывший за день жир, бросал на сковородку несколько больших кусков крокодильего хвоста, которые предварительно вымачивал в пахте, пиве, луизианском соусе с четырьмя горстками черного перца. Несмотря на то, что он сам любил поговорить, на этот раз Уайти, так сказать, расстелил красную дорожку для гостя. Сочетание холодного пива, москитов, жареного крокодильего хвоста, острого соуса, лягушачьего хора, а также ворчанья, издаваемого крокодилами во время брачных соитий, увенчавшееся стремительным путешествием на машине – 60 миль в час, – стало весьма удачным способом освобождения из плена противоречивых чувств.

Я при первой же возможности свернул с западной дороги 1–10, тронул тормоза и сконцентрировал внимание. Рядом со мной лежала грязная, с темно-коричневыми жирными пятнами, бумажная сумка с еще тремя кусками жареного крокодила, а за сиденье Уайти втиснул два кувшина с настойкой, приготовленной им по «лучшему рецепту». «Вот здесь, – сказал он на прощанье, словно немецкая официантка на празднике Октоберфест, рекламирующая лучшее пиво, – то, что спасает от всех напастей». Однако на эти сосуды стоило бы наклеить ярлыки со словами: «Осторожно: в высшей степени огнеопасно». Я не очень большой любитель выпивки, но отказаться у меня не хватило духу, так что, направляясь на север, я три раза нарушил законодательство, перевозя спиртное через границы.