Спецназовец. Точка дислокации - Андрей Воронин

— Ага, — слегка отмякнув, позволил себе еще одно неуставное высказывание Быков. — А я-то думал… Ну, ладно. Значит, со временем из сопляка может получиться толк.

Генерал снова покосился на его кулак, но руки Быкова уже были опущены по швам, и ссадины на костяшках пальцев скрылись из вида. Все было ясно. Педагогические методы майора всегда представлялись Андрею Никитичу сомнительными с общепринятой точки зрения, но зато действенными и эффективными. Понапрасну он рук не распускал и если давал кому-то отведать своего пудового кулака, то исключительно по необходимости, в тех редких случаях, когда был уверен, что иные меры воздействия бесполезны. Ход его мыслей был прост и неоспорим: на войне солдат должен быть солдатом, безо всяких «почти» и «более или менее», потому что в один прекрасный день от него, может статься, будет зависеть выполнение боевой задачи и жизни товарищей. И если есть в нем слабина, червоточинка, которую не удается удалить ни словами, ни нарядами вне очереди, приходится ее из него выбивать. Ведь плохой солдат — не бракованный шуруп, который можно в любое время заменить другим. Тем более что другой может оказаться таким же или еще хуже. И что тогда? Отправить сопляка, который боится впервые в жизни шагнуть в пустоту за порогом десантного люка, домой, к маме? О, это был бы прецедент, после которого Вооруженные силы прекратили бы свое существование, самое большее, через год…

— Ты поаккуратнее все-таки, — сказал он. — Не хватало тебе еще неприятностей с Комитетом солдатских матерей…

— А при чем тут солдаты? — пожал могучими плечами Быков. — Так, заступил один чудак дежурным по части. Проверял посылки, которые в роту пришли, ну и… Тут конфеткой угостится, там ему коробка зефира приглянется или пачка сигарет… Что ж мне, рапорт на него составлять, что ли? Он ведь не клептоман, а просто салага, да к тому же из детдома. Привык, что все общее, да и конфет этих отродясь досыта не ел, вот и повело кота за салом…

— А если б он на тебя рапорт настрочил? — спросил Логинов.

— Так ведь не настрочил же, как я понимаю. Я другого не пойму: зачем это я вам понадобился? Дело… Для дела я, согласно заключению дисциплинарной комиссии, теперь не гожусь: недостаточно выдержан и благонадежен, склонен к подрыву дисциплины, партизанщине и рукоприкладству в отношении старших по званию…

— Если бы дисциплинарная комиссия внесла в заключение последний из перечисленных тобой пунктов, ты бы сейчас не новобранцев муштровал, а вшей в камере давил, — напомнил генерал.

— И я даже знаю, кого должен за это благодарить, — подхватил Быков. — Спасибо, товарищ генерал-майор! Земной вам поклон — и от меня, и от ребят… И еще спасибо, что не пришили нам какой-нибудь там… этот… геноцид!

— Слушай, — потеряв терпение, сдержанно вспылил генерал, — ты чего ко мне привязался, а? Ко мне-то у тебя какие претензии? Если так обижен на армию, кто тебе мешает снять погоны? А если недоволен Россией, так в любой другой точке света твоим талантам найдется достойное применение. Чего ты от меня хочешь — чтобы я время вспять повернул? И сядь ты, наконец, шея болит на тебя смотреть!

Быков немного помолчал, потом фыркнул, хмыкнул и сел, поставив автомат между колен. Старый полумягкий стул придушенно скрипнул под его тяжестью. Генерал тоже уселся, заняв место хозяина кабинета, и придвинул к себе пепельницу. Движения у него были немного порывистые, и Быков, за прошедшие годы не утративший наблюдательности, это заметил.

— Ну, всё, всё, остынь, ваше превосходительство, — сказал он. — Гляди-ка, обиделся! Ничего, переживешь. Нам, поди, обидней было. Давай выкладывай, с чем пожаловал.

— Есть работа, — закуривая, сказал Андрей Никитич. — Причем как раз по твоей части. Вчера пропал один человек. Его надо найти.

— Ничего себе — по моей части! — насмешливо фыркнул майор. — Я тебе кто — милиция? ФСБ? Служебно-разыскная собака?

— Ты разведчик, — сказал генерал. — Причем хороший — как раз такой, какой нужен.

— Надо же, вспомнили! А ничего, что я два с половиной года не в разведку ходил, а учил новобранцев отличать правую ногу от левой?

— Думаю, ничего, — сказал Андрей Никитич. — Тем более что выбора у нас все равно нет.

— У кого это у вас?

Генерал вздохнул.

— Информация секретная, Роман Данилович, — сказал он. — Ее огласка, независимо от того, насколько широкой она будет, может привести к крайне нежелательным последствиям…

— Например?

— Например, третья чеченская.

— Хорошо, что не мировая. Что ж, боишься, что я пойду трепаться, — не говори. Поищи кого-то более надежного… Не понимаю, кстати, почему с таким серьезным делом ты явился ко мне. В России столько силовых структур…

— И любая из них может быть причастна к исчезновению нашего клиента. А у тебя, — генерал усмехнулся, — у тебя алиби. Ты во время похищения торчал на полигоне в тысяче километров от места происшествия. Кроме того, этот человек — бывший десантник и мой личный друг. Мы вместе прошли Афган, и…

— Вот с этого и надо было начинать, — перебил его Быков. — Валяй излагай.

— То есть ты согласен?

— А ты сам-то как думаешь? Что бы ты сам ответил на моем месте — что хочешь и дальше торчать тут, в учебке, и гадать, сколько твоих курсантов доживет до дембеля?

— Хорошо, — сказал Андрей Никитич, постаравшись произнести это как можно сдержаннее, чтобы по голосу не было понятно, насколько это в самом деле хорошо. — Тогда перейдем к делу.

Он расстегнул привезенный с собой портфель, вынул оттуда большой конверт из плотной бумаги, выудил оттуда и положил на стол фотографию Расула Магомедова.

— Вот человек, которого ты должен найти, — сказал он.

Тренировка подходила к концу. В небольшом, хорошо освещенном спортивном зале стоял привычный рабочий шум. Слышались азартные вскрики, шаркали и шлепали по матам босые ноги, то и дело кто-нибудь, описав в воздухе короткую стремительную дугу, с громким хлопком падал на пол. Миловидная блондинка в черном кимоно старательно и безуспешно пыталась опрокинуть своего рослого спарринг-партнера, который весил килограммов на тридцать больше и наблюдал за ее усилиями со снисходительной полуулыбкой. Девица была вполне ничего себе; звали ее Юлей, она посещала занятия вторую неделю и до сих пор отклоняла все предложения Якушева куда-нибудь сходить, что-нибудь выпить, чем-нибудь закусить и на что-нибудь посмотреть. Якушев не отчаивался, поскольку знал: неприступных крепостей не бывает. Случается, конечно, что победа не стоит затраченных на нее усилий, но не беда: в конце концов, когда станет ясно, что осада чрезмерно затянулась, можно будет отступить и пойти на штурм какой-нибудь другой, не столь упорно обороняемой твердыни.

Он подошел, деликатно отстранил раскрасневшуюся блондинку и показал, как надо, аккуратно уронив ее партнера спиной на маты. Затем помог ему подняться и показал еще раз — медленно, этап за этапом, движение за движением.