Азбука любви - Сара Солвей

Обычно я не говорила с ним о чувствах и тому подобном. А все больше о конкретике. Сообщала, например, сколько в саду деревьев. Сколько стоит по отдельности все то, что мы едим. Я зачитывала вслух турнирные таблицы по футболу: все, вплоть до третьего дивизиона. Я читала ему программу на все каналы, даже на цифровые, которых у нас вообще никогда не было. Он только кивал, как будто слушал, но потом поворачивался ко мне и говорил что-нибудь вроде: «Твоя мама была такой красивой. Я никогда не понимал, что она во мне нашла. Даже сейчас, всякий раз, когда она выходит на порог, я боюсь, что она не захочет возвращаться. Она мне всегда казалась такой. Ты знаешь, я даже боялся до нее дотрагиваться. Боялся ее сломать и все такое».

Потом мы снова поднимались к ней в палату, и я все смотрела на маму и пыталась понять, что он в ней нашел. Мы не знали, сколько ей еще осталось, но медсестры говорили, что нужно пытаться ее ободрить. Я рассказывала ей кое-что из того, о чем только что говорила папе, и он снова кивал, как будто я была права. Как будто он помнил, о чем я говорила за едой. А потом он дотрагивался до ее руки, и я видела, что он до сих пор считает ее немыслимой драгоценностью. До сих пор боится ее потерять. Чем дольше она лежала в больнице, тем белее становилась, покуда цветом почти совсем не слилась с больничной койкой. Ее кожа была сухой и прозрачной, как листок бумаги. От ежедневных пикников на солнце мы с папой становились все темнее и темнее, пока однажды я не посмотрела на их руки рядом и мне не показалось, что мама уже умерла. По сравнению с рукой отца ее рука была как мраморное изваяние.

Когда отец потом, через некоторое время, снова начал ездить в больницу, это было похоже на злую шутку. Некоторые медсестры даже узнавали нас. Теперь я обычно сидела в саду одна, хотя время от времени со мной приезжала Салли. Один раз она потащила меня с собой на ланч. Мы ели картошку-фри, и у меня текли слезы. Как у папы. Тут подошел официант. «Все в порядке?» — спросил он. Думаю, он боялся, что я устрою сцену или что-нибудь вроде этого.

Салли была великолепна. Она смерила его взглядом, а потом сказала: «Нет. Не все в порядке. Эта ваша картошка очень сильно расстроила мою подругу. Разве не видите, что с ней творится?»

И мы рассмеялись. Я в первый раз засмеялась примерно за год, я вообще боялась, что забуду, как это делается. Но когда мы вернулись в больницу, нам сообщили, что мой папа умер, пока нас не было. Он просто сдался, так нам сказали. Но я была уверена, что он умер оттого, что сердце у него разбилось.

Вот потому-то я никогда и не притворяюсь больной ради того, чтобы лишний раз не выйти на работу. См.: У Кого Любовь Сильнее?

Что у моей матери получалось отлично, так это составлять списки. Она даже разговаривала по пунктам.

«И в-третьих», — как сейчас ее слышу. Даже в самый апогей очередного скандала она не забывала загибать пальцы, перечисляя те вещи, которые ее бесили.

В особенности она любила список людей, которые неподобающим образом на меня влияли. Я легко шла на поводу, вот в чем была моя беда.

1. Все учителя английского, которые у меня когда-либо были. А особенно мистер Шепперд в десятом классе, который вознамерился взять нас с Мэриэнн Райли с собой в кэмпинг и жить в двуспальной палатке (это после того, как мы читали в классе Томаса Харди). Мы собирались ехать в Дорсет, посмотреть на родные места Харди, но мать меня не отпустила.

2. Сюзанна Гибсон. Ей за что досталось, я никогда до конца не понимала. Сюзанна жила в отеле, потому что ее дом заложили, когда ее отец уже больше не мог платить по счетам. Я всегда боялась, что мама прилюдно обвинит Сюзанну в том, что та плохо на меня влияет, потому что в таком случае Сюзанна могла подумать, что я всем болтаю, что мы с ней подруги. А на самом деле она и взглянуть-то на меня не удосуживалась. Уж такая была очаровашка!

3. Колонка Кейси и Клер в журнале Джеки. Как-то раз мама прочла ее и была в ужасе от советов, как вести себя в постели, которые там давались. Она так и не узнала, что как-то раз я написала им в письме, как я влюбилась в девчонку из шестого класса. Мне пришел ответ, в котором говорилось, что это всего лишь легкий заскок и что мне следует посещать побольше спортклубов для расширения своих интересов, что поможет мне легче сформироваться как личности.

См.: Грозное, Телефонные Будки, Фенечки, Я Проснулась.

Даже в таком маленьком городишке, как этот, вполне в порядке вещей, когда мужчины перед вами раздеваются. При этом чувствуешь себя так, как, наверное, должна чувствовать нянечка. Видишь перед собой эту маленькую штучку, скукоженную, как креветка, и над ней мужское лицо, а на лице — ожидание. Он ждет твоей реакции. И чаще всего нет в этой картине ничегошеньки сексуального или хотя бы пугающего. Чуть-чуть скучно — и все.

У Салли всегда наготове набор фраз, в два счета способных уничтожить любого мужчину, но, по-моему, это уже лишнее. Мы просто изо всех сил стараемся выжить, мы все; ну, вот разве что у некоторых это получается чуть лучше, чем у других.

См.: Бокс, Центнер Тяжести.

Салли поинтересовалась, что я думаю о Колине.

Я сказала, что он ничего. Ничего особенного. Ничего такого, ради чего можно было бы выбрасывать жизнь на свалку. Но тут Салли сказала, что Колин как-то раз сказал про меня, что я при нем какая-то напряженная. Вроде как я постоянно смотрю на него, просто глаз не свожу.

Поначалу я не сообразила, о чем это она. Но потом до меня дошло. Колин ведь играет в регби. Как-то после игры в парке он пришел в паб со своими друзьями. Я и впрямь долго на них пялилась. У них у всех были одинаковые лбы. Выдвижные антресоли над глазами, и взгляд от этого делается тупым и бессмысленным. У других мужиков такого не было. А у этих даже морщины на лбу были одинаковые. Как будто пустое пространство сначала плохо залили цементом, а потом еще кто-то расческой провел борозды.

Мне все хотелось спросить, почему регбисты всегда говорят и выглядят как долбанутые, но они были слишком увлечены разговором, чтобы обращать внимание на нас с Салли. Не думала, что Колин заметит, как я на него смотрю.

См.: Ноздри, Шито-Крыто, Хочу Возмездия, Юность.

И почему именно Салли всегда так везет по жизни?

Она же просто не знает, что с этим везением делать. По большей части она просто принимает его как должное. Когда она жалуется на жизнь, то делает это так, как будто ей ни до чего нет дела. Она говорит, что хочет быть сама себе хозяйкой. Никакой собственности, чтобы ничто ее не держало и чтобы никаких обязательств. Говорит, что таковы ее требования к жизни. Но по-настоящему отказаться можно только от тех вещей, которые для тебя действительно очень значимы — от семьи, от отношений, от точки зрения. А иначе — какой из тебя беглец. Ты всего лишь существуешь: где-то, все равно где, в любой точке пространства.