Светлана. Культурная история имени - Елена Владимировна Душечкина

Здесь речь идет о реальной Светлане — Александре Воейковой. В обращении же к Жуковскому Козлов называет ее «твоей», имея в виду и то, что Светлана — воспитанница поэта (плод его педагогических трудов), и то, что она — созданный поэтом художественный образ (плод его поэтического воображения).

Исключительно важным было присутствие Александры Воейковой и в жизни А. И. Тургенева, который писал о ней: «От Светланы его [Жуковского] светлеет душа»; «Душа моя расцвела с нею. Я не в силах выразить того нравственного влияния, которое она на меня имеет» [307, I, 79]. По словам Н. И. Греча, от Воейковой «сходил с ума» и Ф. В. Булгарин, однажды отозвавшийся о ней как о «прекрасной, умной, образованной, добрейшей Александре Андреевне» [307, I, 97]. О том же свидетельствует восторженное письмо к ней Булгарина от 13 февраля 1823 года: «…вы — ангел доброты и это ваше свойство — распространять вокруг себя веселье, утешение и счастие» [307, I, 98]. Е. А. Баратынский, также, по слухам, одно время увлеченный Александрой Воейковой, писал, обращаясь к ней:

Очарованье красоты

В тебе не страшно нам:

Не будишь нас, как солнце, ты

К мятежным суетам;

От дольней жизни, как луна,

Манишь за край земной,

И при тебе душа полна

Священной тишиной [22, 124].

А. А. Воейкова была недостижимым идеалом для многих девушек. Именно на нее, как пишут, мечтала быть похожей дочь Козлова Алина, которой хотелось стать такой же «изящной, задумчиво нежной и с легкой походкой, с глубоким добрым взглядом и приятным звучным голосом… как она декламирует, а как хорошо поет… И это еще не все: она рисует, как настоящая художница, ее рисунки — просто очарование!» [13, 63]. Карандашные рисунки А. А. Воейковой (романтические пейзажи, портреты Жуковского, Крылова, Гнедича и др.) дошли до нас. Альбомы Александры Воейковой заполнены не только ими, но и автографами многих ее знаменитых современников[30].

В 1828 году А. А. Воейкова «в злой чахотке» уезжает с детьми на Средиземное море, где умирает 26 февраля 1829 года. Как засвидетельствовал К. К. Зейдлиц, ухаживавший за ней во время ее предсмертной болезни, последний раз празднуя со своими детьми святки, А. А. Воейкова декламировала им балладу «Светлана», а незадолго до кончины читала стихи Жуковского и тихо плакала: «Светланы скоро не будет» [307, II, 175]. Вскоре Жуковский с грустью сообщит в письме о кончине «своей Светланы» [см.: 321, 73].

«Александра Воейкова, — отмечает А. Немзер, — навсегда останется „Светланой“ — баллада сформирует ее облик и тип поведения; высокую легенду получит она взамен земного счастья. Для многих и многих дворянских девушек героиня баллады будет манящим идеалом, образцом для подражания» [209, 166–167]. В. Э. Вацуро пишет по тому же поводу: «А невдалеке от голицынского особняка на Большой Миллионной, в квартире литератора Воейкова, люди десятых годов с шиллеровским обожанием смотрят на „лунную красоту“ жены хозяина, „Светланы“ Жуковского, сделавшей своим девизом долг, терпение, страдание, самоотречение» [55, 64].

«Подойди ко мне, Светлана»

С вхождением баллады Жуковского в жизнь русского общества границы ее текста и действительности оказались размытыми. Сюжет замкнулся на образе, образ вышел из текста, как портрет из рамы, и зажил своей жизнью. Он обрел судьбу Сашеньки Протасовой, судьбы гадающих девушек и героинь повестей и рассказов — всех тех, для кого Светлана стала образцом для подражания. В этом процессе постепенно терялся сам текст: его растаскивали на цитаты и эпиграфы, он утрачивал строфы, превращаясь в песню, романс, детское стихотворение и в конце концов свернулся в эмблематичный образ героини в позе гадальщицы[31].

Популярность баллады Жуковского, общедоступность ее содержания, обаятельность образа героини, а также исключительно удачно выбранное для нее имя — все это способствовало тому, что имя Светлана стало постепенно завоевывать себе место в русской жизни. Сначала оно присваивается Жуковскому в кругу арзамасцев, закрепляется за А. А. Протасовой (Воейковой), затем его начинают использовать в других литературных произведениях — как в авторских, так и в народных. Появляются сюжетно вовсе не связанные с балладой тексты, оперы и балеты, героинь которых называют Светланами. У имени Светлана начинается самостоятельная жизнь в русской культуре.

Так, уже в 1824 году А. А. Шишков-младший (племянник А. С. Шишкова) издал свою неоконченную стихотворную повесть из древнерусской жизни начала XI века «Ратмир и Светлана» [см.: 372, 63–74]. В комедии Н. И. Хмельницкого 1829 года «Взаимные испытания» действует сестра графини, наивная, чистая и влюбленная в Эледина пятнадцатилетняя девушка Светлана [см.: 345, 388–423]. Никакой связи этих образов с героиней баллады Жуковского нет.

В 1833 году близкий В. Г. Бенедиктову поэт и переводчик А. Я. Мейснер пишет стихотворное послание «Светлане», где имя героини баллады становится условно-поэтическим именем возлюбленной поэта, аналогом которого в первой половине XIX века были такие имена, как Лила, Делия, Филида, Дорида, Прелеста[32] и т. п.:

День погаснул, и Диана

Золотит эфира синь;

Подойди ко мне, Светлана,

И объятия раскинь,

<…>

Подошла ко мне Светлана,

И объятия мои

Обвил деве я вкруг стана

С жаром пламенной любви,

И на груди белоснежной

Утомленной отдыхал,

И уста прекрасной, нежной,

Упоенный целовал!.. [195, 114–115].

В том же значении (условного имени возлюбленной) используется имя Светлана и в гораздо более позднем тексте — в стихотворении Зинаиды Гиппиус «Серенада» (1898):

Из лунного тумана

Рождаются мечты.

Пускай, моя Светлана,

Меня не любишь ты.

<…>

Да будет то, что будет,

Светла печаль моя.

С тобой нас Бог рассудит —

И к Богу ближе я [81, 71–72].

Вероятнее всего, именно модель имени Светлана подталкивала к таким поэтическим новообразованиям, как Цветляна, с чем мы встречаемся в стихотворении Николая Асеева 1913 года «Заповедная Буща»:

Бунь на поляне Цветляны,

осень взбежала — олень, —

только твои не сгубляны

ясовки, яблочный день…

<…>

Дивится делу Цветляны

детская доля живес [12, 73–74].

В поэзии символистов встречаются случаи использования имени Светлана как апеллятива, то есть имени нарицательного. Так, например, Константин Бальмонт в стихотворении «Амариллис», включенном в цикл 1897 года «Аккорд», называет светланой комнатный и оранжерейный цветок амариллис, тем самым превратив имя героини баллады в нарицательное слово, синоним этого цветка:

Амариллис, бледная светлана!

Как нежданно сердце мне смутили

Ласки мимолетного обмана,

Чашечки едва раскрытых лилий.

О, как сладко