Хранительница. Памятью проклятые - Купава Огинская

Как утверждали знающие люди, раньше мой криволапый блохастик перебивался бутербродами или заказывал еду на дом… пока в его жизни не появилась я.

Теперь же любое невинное предложение заказать пиццу или чего-нибудь азиатского и необычного встречалось непреклонным и категоричным отказом. Переел Глеб заказной еды и теперь с удовольствием эксплуатировал меня. Вот как заманил, блин, несчастного ребенка в свою квартиру, так и начал бесчеловечно эксплуатировать.

Знала бы я раньше, что жизнь под одной крышей с оборотнем может быть настолько печальной, ни за что бы не согласилась переезжать. Но раньше я была доверчива и наивна, а этот гад очень убедительно врал, вещая о том, что мне нужна защита, пока я неполноценная хранительница. Необученная и слабая.

Впечатленный моими салатиками, он готов был любыми способами заманить меня в свое логово. И ведь заманил…

Многим позже и от Кристины я узнала, что переезжать к Глебу было не обязательно, что достаточно было поселиться в квартире Евгения Федоровича, место которого я и заняла. Его жилплощадь была защищена куда лучше квартиры оборотня, и там бы мне тоже ничего не грозило.

К сожалению, к тому времени, как это стало известно, все исправить было уже невозможно. Глеб вцепился в меня как в свою законную добычу, и отпускать на волю не желал.

Я была залогом его вкусной жизни.

Потому поселилась я в просторной трехкомнатной квартире, властвовала на кухне и тихонечко зубрила правила своей новой непростой жизни.

Но, даже несмотря на все сложности и раздражающие мелочи, быть хранительницей мне нравилось… пока. Пока это воспринималось просто забавным приключением, пока страшная, смертельно опасная нечисть первого класса встречалась только в книгах, пока я не могла в полной мере осознать то, что и Глеб, и Крис с Богданом — такая же нечисть, как и недавно приговоренный мною паразит. Да, они многим сильнее, они почти люди… но не люди. Нечисть высшего порядка, второй класс, что даже не странно, так как в первом значились в основном сущности, не имеющие полноценной телесной оболочки. Смертельная опасность, способная пройти сквозь любые стены. Хищники, которым я еще ооочень нескоро смогу противостоять.

Быть может, когда-нибудь мне перестанет все это нравиться, и я прокляну тот день, когда впервые встретилась с Глебом, но пока я была в восторге.

Это было весело, это было интересно, и мне за это платили!

Ежемесячное жалование — приятная сумма, делающая работу еще интереснее.

* * *

Эта весна солнцем не баловала, с самого утра за окном царила серая, промозглая морось, пришедшая на смену ночному дождю. Но даже эта унылая погода не могла заставить меня изменить планы.

— Глеб, — сунувшись в зал, где он, разложив на полу газету из печального отряда тех бессмысленных гор макулатуры, что упорно и совершенно бесплатно каждую неделю появляются в почтовом ящике, перебирал на ней свои сокровища — полудрагоценные камни, способные держать магию и готовые работать в качестве амулетов — я решительно сообщила, — я в универ…

— Я тебя отвезу, — предложил Глеб, поднимаясь с пола.

— Сиди уж, — махнув на него рукой, я неохотно поплелась в прихожую. Собираться, — на метро доберусь, а ты занимайся своими очень важными делами.

И я даже не иронизировала. Он проверял амулеты, выбирал те, что разрядились, чтобы отдать их Кристине или Богдану на подзарядку; отбраковывая те, что по каким-то причинам пришли в негодность — откололся кусочек от камня из-за сильного сглаза, не выдержав мощи косо брошенного взгляда, или пошла трещина по следящему кристаллу, когда объект заметил слежку.

Глеб занимался серьёзной работой, и я не хотела его отвлекать. Все же, ему не только паразиты на дороге встречаются, это я ещё зелёная, и меня берегут. Глеб же работал серьёзно.

— Зонтик захвати! — донеслось мне вслед.

Несмотря на все свои заскоки, звериную сущность и эмоциональную нестабильность во время полнолуния, он был хорошим. Заботливым.

Город дремал, кутаясь в густой, влажный туман, поражая воображение своей гнетущей, безнадежной серостью.

Под козырьком подъезда, стоял мужчина, лениво куря и стряхивая пепел прямо в лужу у своих ног. Мешая густой от влажности воздух с едким сигаретным дымом, он с осуждением оглядывал двор.

— Разве ж это весна? — оживился при моем появлении, даже тяжелую, тугую дверь придержал, помогая выйти. Видя во мне возможного благодарного слушателя и от того ощущая робкую радость, он заметно приободрился. Мужику очень хотелось поговорить. — Осень самая настоящая, скажи.

Я спешила, а потому ограничилась неразборчивым:

— Угу.

Не весна, тут не поспоришь. Май на дворе, а такое чувство, будто в ноябрь попала.

Зонтик раскрылся с тихим щелчком и приятным шорохом, подарив этому серому дню чуточку яркости. Зонт у меня был веселенький, очень примечательный, непередаваемого цвета бензиновой лужи, с улыбающейся мордой Чешира и совершенно несерьезными ушками. Хороший зонт, правильный.

Конечно, были подозрения, что Крис мне его на хорошее настроение заговорила — ведь каждый раз открывая зонт, я чувствовала непонятную радость, — но даже если и так, я была ей очень благодарна. В такую погоду немного хорошего настроения было бы не лишним.

Перепрыгивая через лужи и глядя исключительно себе под ноги, я неслась вперед и чуть не налетела на женщину. Прячась под широким черным зонтом, она пробежала мимо меня, прижимая к себе сумку, а за ней темной полупрозрачной тенью тянулись ее мысли. Тяжелые, безрадостные, очень бытовые и такие невыносимо тоскливые. Вильнув в сторону, не желая касаться этого печального облака, я случайно наступила в лужу, коротко ругнулась и невольно обернулась вслед женщине. По-настоящему видеть я научилась чуть больше недели назад и все еще не могла к этому привыкнуть.

Женщина скрылась за поворотом, и я продолжила свой путь к метро. Чтобы, проехав две станции, пересесть на другую ветку, выстоять еще семь станций, так как по утрам сидячих мест не было в принципе, и попасть-таки в родной, сидевший уже в печенках университет.

Таисия Карбековна не отвечала на телефонные звонки уже неделю, и это было странно. Настолько странно, что я даже не поленилась лично съездить в деканат и узнать, что с ней случилось. Я ждала ее звонка, отсылая презентацию на утверждение, но так и не дождалась, потому позвонила сама… вот только трубку никто не брал. Ни утром, ни днем, не вечером. Все семь дней подряд. Это очень напрягало, и я просто не могла не попытаться выяснить, что происходит.

Ворвавшись в гулкое, просторное помещение, холодное, состоящее из плит, камня и дерева, я привычно замерла на мгновение, впитывая в себя этот краткий миг прохладного, молчаливого величия. Сейчас шли занятия, и здание факультета будто вымерло, только знакомая, вечно сонная женщина, притаившаяся за стеклом своего наблюдательного пункта, дремала на стуле, сторожа ключи от аудиторий.