Настоящая любовь - Сара Данн

— Да, — уныло заметила Оливия, — этим можно гордиться.

— Спроси о моем свидании, — обратился Матт ко мне.

— Как прошло твое свидание? — спросила я.

— Я пропущу неинтересные моменты, — начал Матт. Он сделал паузу. — Ну вот, мы вернулись в ее квартиру. А у нее оказалось две кошки. Мы раскладываем диван, и тут я слышу грохот в кухне. Она очень не хочет, чтобы я пошел туда посмотреть. Я, разумеется, настоял на своем. Угадайте, что я вижу в кухне?

— Что? — спросила я.

— Еще двух кошек! — ответил он.

— Не понимаю, — призналась я.

— У нее четыре кошки. Но она не хочет быть Девушкой с Четырьмя Кошками, поэтому она запирает двух в кухне, как только к ней приходит какой-нибудь парень. Отчего она становится обыкновенной Девушкой с Двумя Кошками, что само по себе настолько тривиально, что даже не нуждается в упоминании.

— Почему бы ей не запереть в кухне всех четверых и стать Девушкой без Кошек? — поинтересовалась Оливия.

— В этом самое замечательное, — отозвался Матт. — Она не может, запах-то остается.

Оливия кивнула, оценив такой важный момент.

— Ты намерен снова с ней встретиться? — спросила я.

— Разумеется, я намерен снова с нею встретиться. Эта женщина продемонстрировала просто дьявольскую хитрость, и я ее зауважал, — ответил Матт. — Если мне не удастся добиться от нее ничего другого, то хотя бы поучусь у нее.

И тут, как только я собралась поинтересоваться, знает ли кто-нибудь из них хоть что-то о парне в голубой рубашке, в дверях появился Сид Хирш.

— Через пять минут в конференц-зале, — распорядился он.

— В чем дело? — спросила я.

— Большое дело, ребята, — сказал Сид. Он три раза ударил кулаком в дверной косяк. — Большое дело.

Мне немного неловко потому, что втянула Джеффри Грина в эту историю. Если бы могла, то промолчала бы о том, что случилось с ним, но не могу. Я всегда любила Джеффри. Как и все мы. Он был выпускающим редактором газеты, и в течение восемнадцати лет без усилий удерживал за собой этот пост. Джеффри — добрый, интеллигентный, безобидный и добродушно гомосексуальный. И к тому же опрятный до такой степени, что если бы вы мне сказали, что он три раза облизнул выключатель, прежде чем повернуть его, я бы вам сразу поверила. Собственно говоря, именно Джеффри Грин нанял меня, а не Сид. Когда я вернулась из Праги, то послала Джеффри несколько старых заметок, которые когда-то написала для газеты в колледже, и он пригласил меня на собеседование. Где-то посередине нашего разговора мимо кабинета Джеффри прошел Сид и остановился в коридоре напротив открытой двери. Он посмотрел на меня и изрек: «Парень, ты умеешь писать». После чего исчез. Долгое время после этого я любила Сида, этот единственный комплимент (с моей точки зрения) придавал ему изрядное количество доброжелательности и расположения. Даже когда он продолжал вести себя как фигляр, хвастун и полный идиот, еще многие годы я считала, что в глубине души он оставался чутким, забавным и умным. А потом все кончилось. И я начала ненавидеть его, как и все остальные. Какое же облегчение я испытала, от всей души возненавидев его! Это оказалось ничем не замутненное чувство, черно-белое в мире оттенков серого. Как бы то ни было, но все в газете давно уже ждали, когда Сид выкинет что-нибудь откровенно идиотское, что-то намного хуже, чем постоянно недоплачивать нам, унижать нас, отказываться включить кондиционеры до двадцать первого июня или заставлять нас класть по двадцать пять центов в коробку из-под обуви, когда нам хотелось выпить его кофе. И вот он выкинул трюк: взял и уволил Джеффри Грина.

Я узнала об этом на совещании. Как и все остальные. Это стало для меня настоящим шоком. Я хочу сказать, никого не увольняют из «Филадельфия таймс». Это место, в котором вы доживаете свои дни, после того как вас увольняют откуда-нибудь еще. Мы все сидели вокруг стола для конференций, который на самом деле представлял собой два раскладных столика из ДСП, составленных вместе, когда вошел Сид и этак небрежно произнес:

— Джеффри Грин больше не работает в газете.

Понимаете, еще одна вещь, которую я должна сказать вам о Джеффри, заключалась вот в чем: я всегда хотела получить его место. Я хотела его получить четыре с половиной года. Пожалуй, именно это желание, если задуматься, можно было с натяжкой счесть моей настоящей мечтой. Хотя это не совсем правда — у меня была масса возвышенных, недостижимых мечтаний, но желание занять пост Джеффри было единственным, которое можно было осуществить без чрезмерных усилий с моей стороны. Во-первых, я была своей и вполне подходила на эту должность, а в газете вроде нашей «Таймс» это действительно имело значение. Таким был один из остатков славного наследия хиппи: чужаки и охотники до власти считались у нас подозрительными. А все остальные в редакции — свои и чужие — не имели даже минимально необходимой квалификации для такой работы. Все, кто хоть как-то мог претендовать на место Джеффри, ушли давным-давно, когда им стало ясно, что Джеффри не собирается уходить со своего поста в принципе. А я не ушла. Я осталась на четыре с половиной года, ожидая именно такой возможности. И вот она появилась. И я была готова.

— Нам всем будет не хватать Джеффри. Мы все его любим, — продолжал Сид. — Но я осмелюсь высказать такое предположение: одна из причин, по которой мы любим Джеффри, заключается в том, что мы боимся перемен.

Сид уставился прямо на меня, и на какое-то мгновение я испугалась, что он узнал об уходе Тома и пытается что-то сказать мне этим взглядом. Я попыталась ответить ему тем же. Ну что ж, я готова к переменам, подумала я, глядя на него. Ну, давай же. Во мне затеплилась слабая надежда. Может быть, именно так это и должно было случиться, подумала я. Может быть, Том и должен был уйти, чтобы я могла сосредоточиться на своей карьере, а потом вдруг произойдет то, что иногда происходит, когда женщина решает направить свою энергию на работу, а не на личную жизнь. Вот тогда мужчина (то есть Том) внезапно вновь проявит ко мне интерес. Все складывалось просто замечательно.

— Я хотел бы, чтобы вы кое с кем познакомились, — сказал Сид.

Сид открыл дверь в кабинет и поманил кого-то. Это оказался тот самый красавчик в голубой рубашке. Вот так мы поняли, что это он займет место Джеффри. Вся эта лавина информации обрушилась на меня настолько быстро и внезапно, что я даже не успела отреагировать, и это было хорошо, потому что до меня только тогда начало доходить, что я, очевидно, не гожусь в хорошие редакторы. Зато я всегда была на сто процентов уверена, что актриса из меня никудышная.

Его звали Генри Уик, и он писал для журнала «Роллинг Стоун». Собственно, именно так представил нам его Сид: как Генри Уика, «который писал для "Роллинг Стоун"». Просто отвратительно, как радовался этому Сид — я хочу сказать, Сид радовался тому, что ему удалось нанять печально известного плагиатора, которого уволила его тогдашняя «Дейли ньюс», а от того, что ему удалось подцепить настоящего писателя из «Роллинг Стоун», его вообще чуть не хватила кондрашка. Словом, Сид закатил целую речь о том, что он решил: для нас как предприятия пришло время перейти на следующий уровень, и Генри поможет нам добиться этого. И да, кстати, он совсем забыл упомянуть о том, что Генри писал и для «Джи-Кью» и «Дитэйлз», а также о том, что его очерк был опубликован в «Нью-Йорк таймс мэгэзин». Должна заметить, к чести Генри, что он выглядел изрядно смущенным во время всей этой процедуры. Добавлю, опять же к его чести, что, когда Сид пошел по кругу и начал представлять Генри каждому из нас лично, Генри пожал мою руку, широко улыбнулся и благовоспитанно заметил: