Логово - Дин Кунц

До ушей Линдзи все еще доносились рокот двигателей и свист рассекающих ночной воздух винтов вертолета, но сама она уже была вне его. Ее быстро везли на каталке к большому зданию со множеством освещенных окон. Ей казалось, что она должна была бы знать, что это за здание, но мысли ее путались, и в действительности ей было совершенно безразлично, куда и зачем ее везут.

Впереди, будто сами собой, распахиваются двойные двери, открывая залитое теплым желтым светом пространство с мелькающими в нем силуэтами мужчин и женщин. Ее быстро подкатывают еще ближе к свету, рядом с ней движутся силуэты… длинный коридор… комната, пахнущая спиртом и лекарствами… силуэты обретают лица, лиц становится все больше… приглушенная, торопливая речь… ее хватают чьи-то руки, поднимают… переносят с каталки на кровать… опускают ее голову чуть ниже уровня тела… неясные всхлипы и мягкое пощелкивание какого-то неизвестного ей электронного датчика…

Ей же хочется, чтобы они все ушли и оставили ее в покое. Просто взяли бы и ушли. И уходя, погасили за собой свет. И оставили бы ее в полной темноте. Ей хочется тишины, покоя, умиротворения.

Резкий, отвратительный запах, отдающий аммиаком. Сильное жжение в носу, глаза чуть не лезут из орбит и тут же наполняются слезами.

Мужчина в белом халате держит что-то прямо у нее под носом и внимательно смотрит ей в глаза. Когда она начала кашлять и отплевываться, он убрал отвратительно пахнущий предмет и передал его черноволосой женщине, одетой в белую униформу. Запах тотчас исчез.

Линдзи чувствовала движение вокруг себя, видела то появляющиеся, то исчезающие лица. Понимала, что является центром внимания, объектом срочных и поспешных расспросов, но она не желала – да и была не в состоянии – принимать это близко к сердцу. Все вокруг казалось ей в гораздо большей степени сном, чем те бредовые видения, которые проносились в ее воспаленном сознании. Мягкий рокот голосов то прибоем поднимался вверх, то шурша откатывался и угасал в прибрежной гальке:

– …Неестественная бледность кожного покрова… явный цианоз губ, ногтей, кончиков пальцев, ушных мочек…

– …Слабый пульс, убыстренный ритм… дыхание быстрое и поверхностное…

– …Никак не могу замерить чертово давление, будто его вообще нет…

– Что, эти ослы ничего ей не ввели против шока?

– Они все сделали правильно.

– Кислород, смесь СО2. Да побыстрее!

– Эпинефрин?

– Да, пусть будет под рукой.

– Эпинефрин? А если у нее внутренние повреждения? Кровоизлияния ведь не видно.

– К черту, придется рискнуть.

Чья-то рука легла ей на лицо, словно кто-то хотел, чтобы она задохнулась. Линдзи почувствовала, что ей заталкивают в ноздри какие-то тонкие предметы, и она действительно чуть не задохнулась. Но удивительнее всего было то, что она отнеслась к этому совершенно безразлично. Вдруг, шипя, в ноздри ударил сухой прохладный воздух, с силой ворвавшийся в ее легкие.

Молодая блондинка, вся в белом, склонилась прямо к ней, поправляя ингалятор и подкупающе улыбаясь:

– Ну, миленькая, поехали. Идет воздух?

Женщина была неземной красоты, с удивительно мелодичным голосом, освещенная сзади золотистым светом.

Небесное видение. Ангел.

Тяжело, с хрипом, дыша, Линдзи сказала:

– Мой муж мертв.

– Все будет в порядке, миленькая. Расслабьтесь, вдыхайте как можно глубже и ни о чем плохом не думайте.

– Нет, он мертв, – повторила Линдзи. – Умер и навсегда покинул меня, навсегда. Только не надо обманывать, ангелы ведь всегда говорят правду.

По другую сторону кровати мужчина белым ватным тампоном, смоченным в спирте, протирал ей внутреннюю часть локтевого сгиба. Тампон был холодным как лед.

Обращаясь к ангелу, Линдзи снова сказала:

– Умер и навсегда покинул меня.

Ангел печально кивнул. В его голубых глазах светилась любовь: такими и должны быть глаза ангела.

– Умер, миленькая. Но, может быть, на этот раз это еще не конец.

Смерть всегда конец. Что значит, смерть еще не конец?

В левую руку Линдзи воткнулась игла.

– На этот раз, – мягко сказал ангел, – все может обойтись. У нас разработана особая программа, последнее слово в…

В комнату влетела еще одна женщина в белом и возбужденно прокричала:

– Нейберн уже в больнице!

У всех присутствующих одновременно вырвался радостный вздох облегчения.

– Его еле разыскали, он, оказывается, обедал в «Марина дель Рее». Наверное, летел сюда сломя голову, смотри, как быстро добрался.

– Ну вот, видишь, миленькая? – сказал Линдзи ангел. – Еще не все потеряно. Еще есть надежда. И мы все будем молиться об этом.

«Ну и что с того? – горько подумала Линдзи. – Не помню, чтобы молитва когда-нибудь помогла мне. Чудес на свете не бывает. Мертвые всегда остаются мертвыми, а живые только и ждут своего часа, чтобы присоединиться к ним».

Следуя перечню процедур разработанной доктором Джоунасом Нейберном методики, основные принципы которой были изложены им в научно-медицинском исследовании, хранящемся в особом отделе Программы по реанимации, специально обученный персонал врачей Оранской окружной больницы уже подготовил операционную к приему тела Хатчфорда Бенджамина Харрисона. Фактически выполнение программы началось с того самого момента, когда с места катастрофы в горах Сан-Бернардино врачи по полицейской рации получили сведения, что пострадавший утонул в воде, температура которой была близка к нулю, что в самой аварии он почти не пострадал, отделавшись лишь небольшими ушибами. Все это вместе взятое делало его прекрасным объектом для применения на нем методики Нейберна. К тому времени как санитарный вертолет приземлился прямо на автостоянке больницы, уже был готов обычный набор инструментов и аппаратуры, необходимых для срочной операции, плюс байпас, специальный отводной насос и другое оборудование, используемое группой реаниматоров.

Процедуры реанимации, предусмотренные Программой, проводились не в операционной, предназначенной для оказания неотложной помощи поступающим больным, потому что, во-первых, в ней никак не могло бы уместиться специальное оборудование для реанимации именно Харрисона, а во-вторых, в связи с обычным в это время года наплывом пациентов, нуждающихся в неотложной помощи. К тому же, несмотря на то что Джоунас Нейберн был по профессии хирургом, специализировавшимся на сердечно-сосудистых заболеваниях, и весь его штат, задействованный Программой, обладал богатейшим хирургическим опытом, процедуры реанимации редко включали хирургическое вмешательство. Резать Харрисона им придется только в том случае, если будет обнаружено значительное внутреннее повреждение, и потому использование обычной операционной было скорее данью удобству, чем необходимостью.