Радужная топь. Ведьма - Дарья Зарубина

Горло вырвет…

Без магии…

Не приведи Землица…

Да только разве заметят огоньки в темноте под сводом перепутанных чернильных веток тьму, растущую в сердце? Куда им. Мимо пролетят, помашут стрекозиными крылышками. А глаза Агнешка на всякий случай закрыла, зажмурила до разноцветных мух — чтоб уж наверняка. И у палочников огоньки по глазам читают.

Светлячки-соглядатаи построились в лучи. Золотистые нити растаяли. Встревоженные ночными шорохами палочники опустили посохи, заговорили.

— Ну, пуганая ворона, — стараясь за смехом скрыть робость, бросил кто-то из них. — Кто в такую пору может здесь быть? Ну, пробежал заяц, птичка спорхнула, а уж вы за посохи… Вы б так суетились, когда молодчика этого брали, глядишь, и Манек ехал бы верхом, а не в повозке.

— Ведь то брат мой, — засопел, а потом и всхлипнул другой. — Как к матери на глаза, когда Манека…

— Хватит, — прервал его причитания тяжелый властный голос. — Манек от змеи и паскуды родную землю избавил, за то и смерть принял… А уж с этим отродьем… Черный князь лучше нашего разберется, вымотает потаскуну кишочки…

Кто-то, невидимый в темноте, зло хмыкнул, всхлипнул братец бедняги Манека. Палочники пустили лошадей шагом.

Агнешка поднялась, двинулась, крадучись, вровень с отрядом среди темных стволов и переплетенных ветвей. И за ней, невидимая глазу, двинулась тень, потянулась к голове девушки прозрачной рукой, но в последний момент отпрянула.

Луна выскользнула из рыхлого облака, отчего дорогу залило жемчужным светом, и отряд оказался виден как на ладони.

Четверо ехали верхом, за ними на привязи следовал понурый Вражко. Пятый, всхлипывая, сутулился на козлах. Позади него на возу виднелось два тела — мертвый палочник и оглушенный Иларий. В свете луны белела лишь его нижняя рубаха, испачканная сажей и кровью.

Знал свое дело широкоплечий палач-палочник.

Едва оглушив черноволосого красавца мануса, он тотчас послал одного из своих подручных в ближнее село за подводой — того, что все всхлипывал по погибшему брату. Толку от него, видно, вовсе не было. Второго — в поле, за Вражко. Конь успокоился и мирно пощипывал траву, видно, полностью уверенный в том, что с его повесой-хозяином не может стрястись серьезной беды. Остальные наемники принялись разводить костер.

Головней из этого костра мучитель и прижег Иларию руки.

Когда рубиново-красная гроздь прогоревшего дерева коснулась белой, холеной ладони, манус застонал, от боли задышал тяжело и прерывисто, но колдовской морок не отпустил своего пленника.

Резко запахло паленой плотью.

Веки Илария дрогнули, но глаза оставались закрытыми. Широкоплечий палочник уронил на траву искалеченную руку мануса, крепко зажал пальцами вторую ладонь и приложил к ней горящую головню.

Снова стон.

Агнешка едва не вскрикнула, словно почувствовав боль недавнего своего спасителя. Закусила до крови губу, сжала кулаки, чтобы унять бессильную и бесполезную сейчас ярость. Что может полуголая девочка-мертвячка против четверых взрослых мужчин, истиннорожденных магов?

Единственное, что пока могла она сделать для мануса Илария, — незримо следовать за его похитителями и разузнать, за что так жестоко обошлись с приближенным магом князя Казимежа наемники в плащах без гербов.

Одно она знала точно: не был красавец маг случайной жертвой. Караулили, ждали, знали, как ударить. И истязали не по приказу — от сердечной злобы. Местью тешились широкоплечий палач и его приятели.

Не рассчитали только, что не один поедет княжий манус. Не учли странной, да что там — страшной колдовской силы, пробудившейся в нем от одного поцелуя деревенской оборванки.

— Уходить велел, спасал, — пробормотала Агнешка, невесело усмехнувшись, — убить побоялся. А небось узнал бы, откуда сила взялась — не стал бы спасать. Закинул бы петельку на сосновую веточку — и виси, лисичка, по ветру рыжий хвостик…

Давно знала мертвячка Агнешка, что хоть магии у нее в крови не на грош, а чужая сила рядом с ней как буря расходится. Казалось бы, радуйтесь, берите, колдуйте. Простой деревенский ведьмак через нее по силе с золотником уравняться может, палочник — со словником, золотник — с высшим магом…

Да какое там. Ветра дочь, Земли-матушки отступница — всем честным миром нежить поганую на первый сук.

От нахлынувших воспоминаний Агнешка вздрогнула, прижала руку к горлу.

Слабость дерется и кусается, а Сила — поймет и отпустит с миром. Нет, не убил бы ее синеглазый манус. Выслушал бы, понял, погладил холеной белой рукой по волосам. Да, может, поостерегся в друг ой раз целовать. Но не убил бы.

А теперь сам болтался на возу, как мертвец, с мертвецом о бок. Не спасла колдовская сила. Силен волк против брехливой шавки, но не против своры. Навалились вместе, связали заклятьями, затуманили черноволосую голову колдовским сном. И мчится свора к хозяину со знатной добычей.

Легко ступая по колкой хвое, Агнешка кралась вдоль дороги, пока лес не измельчал в спутанный подлесок, а потом и вовсе вышел. Растеклось во все стороны молочное в лунном свете поле. Ровное и белое как ладонь. Все видно.

Агнешка остановилась у кромки поля, все еще скрытая листвой, и беззвучно заплакала.

Четверо верховых заторопились, лошади пошли охотнее, видно, чувствуя близость дома. Даже возница на подводе выпрямил спину и принялся резвее погонять лошадку, отчего головы лежащих на возу покачивались из стороны в сторону в такт цокоту копыт.

Маленькая лекарка села на траву, собрала в горсть несколько колосьев, потерла между ладонями и высыпала в рот мягкие ржаные зерна. Слезы текли по грязным щекам, наливаясь чернотой. Над дальним лесом — узкой щетиной елей — небо зазеленело, готовясь к рассвету.

Агнешка вскочила, торопливо, путаясь босыми ногами в высокой траве, вышла на дорогу. Присела, вгляделась в следы на песке. И почти побежала вслед за всадниками и повозкой. Но не догнала. Видно, торопясь до рассвета добраться до дому, наемники оставили осторожность и не щадили лошадей.

Недалеко от места, где песок был весь изрыт лошадиными подковами, Агнешка отыскала спрятанные в дупле плащи. Вытащила один — к чему разбойничий плащ мертвому Манеку — набросила на плечи, слилась с темнотой. Может, так удастся подобраться поближе к логову похитителей.

Но за поворотом дороги она увидела лишь обнесенный с одной стороны частоколом десяток домов и россыпь хозяйственных построек. По всему видать, охотничий двор. Всюду было пусто и тихо, словно и не въезжала недавно на хозяйский двор «свора» с добычей — мирно спали за частоколом, тихо шептала листва, чесалась под одним из домов сонная собака да где-то в стойле фыркали лошади. Раздалось тоскливое ржание — не Вражко ли?

Агнешка присела на корточки под частоколом, прижалась глазом к щели между бревнами.

Петух прошаркал по двору, вскочил на скамью и несколько раз хрипло вскрикнул, глядя в небо, где прозелень сменилась желтизной, уже разбавленной снизу мягким розовым светом. В домах проснулись, засуетились. Пробежала к колодцу девка с ведрами, прогнала собаку от крыльца.