Конфуций. Первый учитель Поднебесной - Сигэки Каидзука

Отец Конфуция Шулян Хэ обладал рангом и жалованьем, подобающими положению его семьи: он не принадлежал к аристократии. Его репутация мужественного воина была приобретена благодаря выдающемуся военному таланту, храбрости и требовавших находчивости боевых подвигов. Он принадлежал не к наследственной знати, а к служилым, несшим военную службу: этот класс выдвинулся в середине периода Весен и Осеней и в последующие годы и служил знати, научившись военному делу и зарабатывая этим себе на жизнь.

Знатные семьи, то есть «благородные мужи», обладали обширными землями в земледельческих районах, кормились и одевались с дохода от этих владений, хотя в то же время в окрестностях городов-государств они строили особняки, где обычно и жили. Знатные люди были горожанами и жили внутри городских стен. В противоположность им обычный народ, который называли «маленькими людьми» (поскольку их контролировала знать), представлял собой большинство, занимавшееся сельским хозяйством и жившее за пределами пространства, обнесенного городскими стенами, в «полях».

Рассказывают, что, когда Конфуций впервые получил должность и совершал церемонии на службе в луском храме предков, над ним смеялись жители Лу, говоря: «Может ли быть, что сын человека из Цзоу действительно знает ритуал?» Здесь слова «сын человека из Цзоу» использует один из знатных горожан луской столицы Цюйфу, чтобы выразить презрение к сыну воина-служилого, живущему в деревне. Ведь Шулян Хэ, хотя и получил в старости должность командующего дивизией, оставался провинциальным выскочкой: его грубая деревенская жизнь не могла отличаться той утонченностью и изысканностью, которые были свойственны быту знатных горожан.

Итак, ясно, что с отцовской стороны Конфуций происходил из недавно выдвинувшегося класса воинов; но мы и не располагаем данными, чтобы считать, что его мать происходила из известной луской семьи. Напротив, она, по-видимому, происходила из простонародья. Больше того, существует традиция, согласно которой Шулян Хэ и девушка из рода Янь не сочетались браком должным образом. Конфуций, рожденный от этого союза, быстро лишился не только отца, но и матери и стал сиротой, которому не к кому было обратиться. Когда он был молодым, в его жизни не было ничего от аристократической роскоши, которую обычно представляют себе люди. Ему, неимущему сироте, вероятно, приходилось жить в величайшей нужде.

Первый министр княжества У (оно во время жизни Конфуция стало играть немаловажную роль в политической деятельности центральной равнины; княжество Лу тоже одно время признавало У главой союза государств) в разговоре с учеником Конфуция Цзы Гуном, ставшим луским послом, как-то спросил, почему его Учитель, несмотря на то что он мудрец, знает так много о второстепенных делах. Когда Конфуций услышал об этом, он сказал, обратившись к Цзы Гуну: «В молодости я был беден: вот почему я научился многим презренным занятиям. Многими ли такими умениями владеет благородный муж? Нет! Не многими». Ранее Конфуций говорил также: «Благородный муж – не орудие». Под этим он имел в виду, что благородный муж (цзюнь-цзы), идеальный аристократ, не обучается никаким специальным техникам, готовясь к определенной профессии; в нем должна быть воспитана личность, чтобы он был способен управлять теми, кто занимается профессиональной деятельностью. В таких обстоятельствах любое проявление склонностей или способностей к обычным делам не должно было быть присуще благородному мужу или знатному человеку. Это казалось неким недостатком, ни в коей мере не подобающим мудрецу. Тем не менее, Конфуций признал, что он родился в бедной семье, и поэтому ему пришлось отказаться от всеобъемлющего общего образования, которое получали аристократы, и уделить основное внимание изучению профессиональных специальных навыков.

В «Изречениях» нет ясного указания, что за навыки приобрел Конфуций. Как-то он сказал своим ученикам: «За что бы мне взяться? За управление колесницей или за стрельбу из лука? Пожалуй, за управление колесницей». Видимо, он так и не захотел как следует научиться военным искусствам – управлению боевой колесницей или стрельбе из лука в случае чрезвычайного положения в стране, а служилый в армии не мог этим пренебречь. Но стремление к приобретению подобных умений не соответствовало образу мыслей Конфуция, несмотря на то что он был сыном воина – служилого, завоевавшего в Лу широкую известность. Широкоплечий и, по всей вероятности, сильный, этот сын доблестного воина не стремился к достижениям на профессиональном военном поприще.

Согласно «Историческим запискам», в детстве Конфуций часто играл, расставляя жертвенные сосуды в определенном ритуалом порядке и предлагая богам жертвы. Конечно, нельзя установить, насколько достоверна эта история, но она выглядит похожей на правду. Хотя Конфуций и был сыном воина, он говорил, что в юности «в пятнадцать лет устремил свою волю к учению». Это было радикальным отходом от унаследованного им образа жизни и от привычной ему среды. Однако сейчас, к несчастью, мы не в состоянии выяснить, чем он руководствовался в выборе совершенно чуждой области занятий и в решении положиться на скудный доход, – ведь этим он обрекал себя на бедность. Он говорит о себе: «В сорок у меня не осталось сомнений». Значит, в интервале между тем, как он впервые открыл в себе стремление обрести ученость, и окончательным формированием собственного образа мыслей в сорок лет Конфуций вполне мог переживать периоды мучительного беспокойства. Но он добавляет: «В пятьдесят я познал веление Неба». И значит, в этом возрасте он действительно постиг, что его первоначальное решение посвятить свою жизнь учебе было задачей, возложенной на него Небом. В старости Конфуций считал учебу долгом, к которому обязывает Небо, однако для него не так важен был субъект, как побуждение. И о мотивах, побуждающих к учебе, он говорил: «Древние ученые учились для себя, а современные – для людей». По-видимому, этим он хотел сказать, что его современники учились с целью показать свою ученость другим и похвалиться ею. Но для ученых старых времен (то есть для идеальных ученых) учеба была самоцелью. Возможно, вернее было бы сказать, что Конфуций не «избрал жизнь ученого», а «естественным образом оказался на пути ученого».

Конфуций вспоминал, что в пятнадцать лет (в 538 году до н. э.) он устремил свою волю к учению. Однако в «Изречениях» и в других доступных нам источниках почти ничего не сказано о том, кем был его учитель, чему и как он обучал Конфуция. Возможно, приведенная ниже история не заслуживает доверия, поскольку была записана после смерти Конфуция, после того, как он снискал себе славу ученого. Аристократ, некий Гунсунь Чао из царства Вэй, спросил Цзы Гуна, одного из самых известных учеников Конфуция, у кого учился его наставник. В ответ Цзы Гун объяснил, что прежний Путь основателей Чжоу, совершенномудрых царей Вэнь-вана и У-вана, пришел в упадок, но не пропал полностью; он сохранился среди людей, причем достойные запомнили великое в нем, а мелкие и недостойные – неважное и второстепенное. И все же и то и другое – части Пути. В таком случае «куда бы мог пойти наш Учитель, чтобы у него не было возможности учиться? И разве нуждался он в постоянном наставнике?» Другими словами, Конфуций мог учиться – и учился – в любой ситуации, у любых людей, не нуждаясь в отдельном наставнике, который постоянно обучал бы его.