Ксеродерма - Николай Шаталов

class="p1">— Я здоров? Разрешите одеться?

— Конечно. Здесь же не солярий. На основании мною услышанного и увиденного могу констатировать, что в настоящее время ваше состояние ближе к удовлетворительному. Безусловно, необходимо стандартное обследование, полагаю, это много времени не займёт.

Заболел — лечись, выздоровел — передохни. Зачем сегодня обильный дождь, он необходим был вчера, а сейчас это только размышления о не принятых ранее решениях.

Человек — и удав, и лягушка. Упирается, пищит, не желает, но всё-таки лезет в горло страданий, болезней, лжи и грязи. Поглощать самого себя целиком. Заманчиво, ибо других уже сожрали.

— Какая скучная у вас работа — раздевайтесь, одевайтесь, убирайтесь. В конце концов, … в современном мире… мне хотелось просто поговорить по душам.

— В современном мире редко говорят по душам, чаще думают и делают без души, но это существенного значения не имеет. Реальность отечественной медицины — придёт человек и знатен, и богат, и похвалит за умение и смекалку, и у него возникает твердая уверенность, что озолотил царским червонцем, и невозможно понять, то ли подобострастно кланяться, как нищий на паперти, то ли протянуть для пожатия руку, немного наклонив голову.

— Благодарствую. Весьма польщён.

Реальность Отечественной Медицины: в кабинет буквально влетела бледная перепуганная санитарка.

— Доктор!

— Что случилось? У кого-то начались стремительные роды, или кто-то забеременел в ожидании приёма.

— К вам пришли члены комиссии из столицы, — прошипела она.

— Проси, — громко и отчетливо сказал я.

В кабинете появились весьма напряженные своим величием и важностью … члены, вернее … господа проверяющие.

— Прошу вас, господа, можете чувствовать себя свободно, присаживайтесь без лишних церемоний, — не меняя тембр голоса, сказал я.

— Ты совершенно не изменился. Во всяком случае, наглости в тебе не уменьшилось, — сказал, насколько я понимаю, самый главный член.

— Приходит время, и стабильность становится очень важным фактором нашей жизни, — ответил я члену.

Это был давно забытый друг давно ушедших лет.

— Уважаемые коллеги, прошу оставить нас одних, — сказал давно забытый друг.

Члены, немного уменьшившись в размерах, величии и важности, молча покинули кабинет. Остался только один человек, насколько я сумел понять, она не была членом, даже бывшим, хотя сейчас это стало весьма актуальной тенденцией в жизни общества.

— Мадам, сказал я, — вы тоже можете выйти.

— Будь с ней повежливей, это моя секретарша.

— Не стоит даже ради минутного успеха, лизать задницу тому, кто постоянно лижет чьи-то яйца.

— Выйди, — коротко сказал бывший друг. Не член молча вышла.

— Ты стоишь во главе этого маразма? — спросил я.

— Тебя прощаю, все-таки учились вместе, одна комната в общежитии, иногда даже одних женщин любили.

— Недавно твою Машку видел.

— Такая же блядь?

— Да нет, внешне практически не изменилась, да, видимо, и характер остался прежним. Не желаешь посмотреть хотя бы со стороны?

— Вопрос говно. Да мне по правде на неё плевать, да и на сына тоже. Но, здесь об этом никто не должен знать. Иначе, данной мне властью, разгоню к херам собачим всю вашу медицину.

— Слушаюсь, никто не узнает.

— А ты всё по вызовам к бабкам бегаешь? Ну, ещё у тебя и кабинет в придачу…

— Мне хватает, я ведь на врача учился.

— Пойду я. Про Машку и сына ни слова, а то я здесь живого места не оставлю. Короче, у вас здесь кругом одни раздолбаи. А ты мне друг. В случае чего, помогу. Я добро помню.

— Слушаюсь! Как скажите.

Существует твердая самоуверенность в величии собственных слов и жестов при всей их незначительности и малополезности. Глава государства, имеющий вышколенный штат специалистов по протоколу, этикету, флористов и прочую армию умных и знающих людей, под прицелом фото- и видеокамер умудряется найти дефекты и изъяны в траурном венке, который и поставили-то без него. Вот сие и есть указующий перст земножителя.

У любого доброго поступка есть своя частичка иудства.

Не скажу, что такая милость не для нас. Мы все появились на свет в очень быстротечных ельцыноидных родах. Смотрим, друг на друга в подзорную трубу с обратной стороны и диву даёмся нашим размерам интеллекта и мелочности.

Если вежливость расстилается вокруг тебя ковром, то он наверняка синтетический, с очень жесткой щетиной.

И поели, и попили, а ничего не утолили. Скажем больше, оголодали. И милость, и милосердие, и братство, и богатство, и высокомерие, и подобострастие превратились в мутную лужу — ни напиться нельзя, ни помыться невозможно.

И вошёл человек, как спустился с постамента, с высоко поднятой головой и величественной осанкой, и вдруг оказалось, что слишком много значило для всех, как он вошёл. Никто раньше не знал, не мог предположить, что его никогда не пытало, не мучило, не ломало. Его только мутило и мучило с похмелья, все остальные проблемы он переживал при минимальной эмоциональной неустойчивости.

Вот такая быстро развивающаяся остроспёртость ума. Смердящий запах телесной свободы.

И после этого человек говорил долго, слушал мало и безмолвно, равнодушно смотрел на своё свободное падение. Он длительно малодушествовал.

Чем ближе к солнцу, тем больше грязи на руках.

Наклонился, посмотрел в колодец — глубоко. Понять, что на поверхности, тем более на дне, ума не найти, зато советников — дураков и высоколобых, высокодипломированных клоунов — пруд пруди. Бросили ведро, что досталось, то твоё.

И заколбасило в великом похмелье всю огромную страну. Я всегда вспоминаю его с содроганием. Берите сколько захотите. Как на свадьбе, пейте, пейте, сколько… и многих убило, и многих покалечило.

Они два сапога пара: сегодня — рано, завтра — поздно. И у них всё время так.

Они познавали мир, напрягая свой единственный слуховой проход, другие анализаторы были или недоразвиты с рождения, или глубоко спали в то время, когда рождались и умирали другие. И пролетело всё, как в поверхностном сне, и глаза полуоткрыли, и реальность не чувствовали.

Сны бывают от Бога, сны бывают от дьявола и по немощи души нашей, но от Бога только святым, нам всё остальное. И возникло острое желание снизить остроту зрения и уменьшить поля зрения, чтобы не видеть, не мучиться безумием окружающего мира.

И был человек зачат в радости, а в муках рожден.

И был человек рожден, чтобы подниматься, а не возвышаться.

И был человек рожден, чтобы жить по внутренней стороне души, а не по внешней.

И был человек рожден для души, а не для тела.

И был человек рожден для болезней, и все они были одинаковы, только буквы и цифры у них были разные.

И проживет человек жизнь долгую, и не бросит горсть земли ни в одну могилу.

И Богом данная