Талант и поклонники - Елена Ларина

Я привыкла ждать — вечера, утра, Сережиного возвращения с работы, воскресенья, поездки в Египет, похода в магазин. Сейчас я жду завтрашнего вечера.

Надо было бы кому-нибудь позвонить. Рассказать. Но некому. Светки нет, Боре звонить нельзя, я обещала, маме не хочу — в общем, у меня нет причин на нее за что-либо обижаться, но я понимаю, что ничего хорошего в данном случае ожидать не придется. Я почему-то почти уверена в том, что она скажет. Она скажет: «Ты сама виновата». И найдет тысячи причин. И будет права. И я вынуждена буду это признать — но только не сегодня. Ладно, в конце концов я привыкла никому не жаловаться — и сейчас не будем жаловаться. Не будем.

Можно пойти погулять. Можно почитать книжку. Можно посмотреть телевизор — нет, телевизор отставить. Книжку тоже отставить — не лезет. Можно сходить в бассейн, сегодня как раз мой день.

Бассейн — это тоже все-таки слишком, слишком много людей, я не железная. Остается заниматься делами. И до вечера я точно по списку упаковывала Сережины вещи. Два чемодана — аккуратно сложить, чтобы ничего не помялось, три сумки. Вечером оделась и пошла в магазин за хлебом. Долго думала что еще купить — коньяк, вино или водку. Купила водку — вино мы обычно пили по вечерам с Сережей, коньяк я пила вчера, и вкус его всегда будет напоминать об этой ночи — а водка продукт нейтральный, ее можно пить всегда и со всеми.

Рядом со мной какая-то женщина точно так же долго стояла у прилавка — думала. И чем дольше она думала, тем больше я склонялась к тому, чтобы набрать в грудь воздуху и сказать: «Пойдемте выпьем ко мне!» Это абсурдно — но казалось, что сейчас требуется именно абсурд. Позвать незнакомого человека к себе домой, пить с ним водку, рассказать все, как рассказывают людям, с которыми больше никогда не встретятся, или наоборот, найти столь необходимого сейчас собеседника, советчика, и, может быть, не на один вечер.

Но прежде чем думать об этом и планировать, нужно прежде понять, пойдет ли она? Ведь наверняка не пойдет, какой нормальный человек пойдет в гости к бабе, которую встретил в магазине у винно-водочного отдела? Мужик бы пошел, но женщине-то зачем — не бомжиха и не алкоголичка. А так хотелось, чтобы она вдруг сразу согласилась! Из области невозможного. Возможнее всего было выставить себя в дурацком свете — это тебя примут за алкоголичку, не сомневайся. Чуть старше меня, одета очень скромно, идет наверняка с работы — а детей, скорее всего, нет — мне кажется, женщины с детьми несут больше сумок с едой и не задерживаются так надолго в винно-водочном отделе. Замужем она или нет? Я совсем уже было настроилась на нее. Я постаралась стать Шерлоком Холмсом и попытаться все понять заранее — но тут она наконец выбрала.

Если бы она взяла водку, я бы к ней подошла. Но она взяла вино, полусладкое. И на этом все кончилось. Полусладкое — другой жанр. Нет, не сейчас, не в том дело — вообще. Полусладкое я бы по собственной инициативе пить никогда не стала. И закончим на этом, эксперимент провалился.

Дома я все-таки попыталась позвонить Светке. Вдруг она не уехала в свой Берлин, вдруг задержалась, вернулась? Тридцать секунд международного роуминга — она меня простит. «Свет, это я. Ты в Берлине?» — «Да. Что случилось?» Светка всегда прежде всего спрашивает: «Что случилось?» Атомная война, пожар, болезни, изнасилования, голодная смерть — от чего бежать спасать. Вот сейчас как раз пригодилась бы эта ее всегдашняя готовность спасать — но Берлин слишком далеко. «Ничего не случилось, все в порядке, я просто проверить хотела. Все, пока». — «Погоди, правда все в порядке?» — «Правда, правда, не трать деньги». — «Я тебе позвоню завтра, обязательно!» — «Да не надо, не надо, все хорошо. Все, отбой». И даже не спросила, как там она-то сама, все ли у нее… Я свинья.

Выпила немного водки, зажевала оливками, попыталась еще покурить — не лезет, недаром я все-таки не курю — послушала радио, приняла две таблетки чего-то снотворного, случайно завалявшегося — знаю, что с водкой плохо, но что поделать, так уснуть не получится, а напиваться я уже не хочу — и легла спать.

А утром заставила себя сделать недоделанную уборку, вымыла ванную, туалет, плиту, холодильник, вынесла мусор, все перетрясла и отправилась все-таки гулять. Холодно было, мороз, ветер, даром что конец февраля — но поняла, что если дома останусь, чашки, может, бить и не буду, а вот дверь в кухню, например, совершенно свободно головой пробью. И пошла, дрожа, в самое неподходящее место — на Болотную площадь, к «Ударнику» — откуда ни идти, все через мост.

В парке Репина все ветром выметено, даже снега нет, и ни одной лавочки, на мостике ступени обледенели, под мостиком скамьи каменные, в лед бутылки вмерзли, вороны бродят, каркают, жрать хотят, в переулке перед Третьяковкой как в трубе свищет, в литераторском доме на углу, где Маргарита стекла била, в подворотне подростки курят что-то подозрительное, мусорные баки зияют, компьютерный клуб кажет открытую черную пасть своего подвала — пусто, холодно, хорошо, что еще не темнеет, все-таки весна скоро.

Зашла в Третьяковку. Походила по вестибюлю, подошла к кассе, посмотрела в сторону гардероба — и ушла. Не захотела раздеваться, «надевать лицо», ходить мимо картин, сторониться людей. Согрелась чуть-чуть, и ладно. Во двор завернула, в компьютерный клуб спустилась — никогда не бывала в таких местах, но тут вот вспомнила, что ведь есть интернет, там нет людей, там ни с кем не надо разговаривать и «лицо» тоже особенно не потребуется — это тебе не интернет-кафе в Камергерском.

Заплатила двадцать рублей за полчаса прошла в дальний угол, шарахаясь от столов — всюду дети, в игры играют, перекрикиваются через весь зал, от компьютера к компьютеру: «Ну, ты, давай! Не тормози! Я же тебя сейчас!.. Иди налево!!!» Села, включила, еле-еле разобралась, где у них что — а куда теперь идти, не знаю. Полезла посмотреть, кто куда ходил: пара почтовых программ — но у меня даже электронного адреса своего до сих пор нет, полковнику никто не пишет — а дальше сплошь порносайты, интернет-магазины и чаты. Зашла в какой-то чат, хотела зарегистрироваться, но долго не могла придумать ник и пароль — плюнула. Нажала куда-то, попала на рекламный баннер с голыми телами — и закрыла разом все окна. Все, и тут не могу больше.

Домой добралась к восьми. Бежала уже почти — вдруг он приехал рано, решил, что я специально ушла, чтобы его не дожидаться. Впрочем, это, может быть, как раз было правильно. Это было бы правильно, но это мне в голову заранее не пришло, а теперь уже поздно переигрывать. Прибежала, Сережи, к счастью, еще не было, и поняла, что если я сейчас не поем — умру, со вчерашнего утра ничего не было, кроме водки. Поставила чайник, колбасу нарезала, сыр, чтоб ничего не готовить, чаю быстро выпила и пошла собирать последнее — документы.

Сложила в большой конверт все, что было в верхнем ящике, свои только оставила. Не удержалась — все посмотрела. Вот это и есть мой муж. Вот его послужной список, его продвижение по служебной лестнице, учеба, работы, фотографии. Одну, маленькую, три на четыре, от тех времен, когда мы с ним только познакомились, — оставила себе, на память. Потом из прихожей принесла свою сумочку, достала оттуда банковскую карточку — и положила сверху.