Талант и поклонники - Елена Ларина

— Не могла я это предугадать.

— Господи, какая же ты у меня дура! Какая фантастическая дура! Ну хорошо, не предугадала — хотя ежу же понятно, что мужика надо в тонусе держать — играть с ним, строить его, чтоб жизнь ему медом не казалась, чтоб он боялся тебя потерять. Боялся от тебя не то услышать, что хочет — а он-то не боялся, куда там… Раньше, конечно, были другие средства воздействия — ну, так они и сейчас, судя по всему остались, раз он так трепетал, чтоб на работе не узнали — не партком, так партнеры… Еще б ему не трепетать — это уже все-таки за гранью — ну заведи любовницу, но веди себя прилично. А он завел, значит, целый гарем, да еще снял и жене под нос подсунул!

Вот интересно — когда я ее слушаю, я хочу спорить. Что значит: «Заведи любовницу и веди себя прилично»? То есть она считает, что любовница — это нормально? И сейчас во мне все этому сопротивляется, хотя я сама раньше всегда думала что все может быть, только что ведь еще так думала — но когда она начинает говорить об этом, уверенно, с апломбом, со всей этой «житейской мудростью»…

Говорят, каждая старая женщина только того и ждет, чтобы у нее спросили совета. Хочешь сделать приятное — спроси. Но я сейчас вовсе не хотела делать ей приятное, мне не до этого. Да, с другой стороны, какая она старая… А с третьей — кажется, я действительно узнаю сейчас больше про нее, чем рассказываю сама. Нет, я и не сомневалась, что она найдет в чем меня упрекнуть — но такой напор… Такой подбор фактов, я бы сказала. Я узнаю сейчас что-то не только и не столько про нее — я узнаю про отца. Хотя стоп — может быть, я узнаю сейчас не только про своего отца. Не только. Да, конечно, не только.

— Мам, а у тебя были любовники?

Пауза висит долго. Дело даже не в том, что я ее поймала — дело не в этом, я уверена — просто она преисполнилась праведным гневом, а я перевела стрелки — на совсем-совсем другое.

— Окстись. Зачем ты меня об этом спрашиваешь?

— Так просто. Я тебе никогда этого вопроса не задавала.

— Ну и нечего матери такие вопросы задавать.

— А папа у тебя был первый? Или до него был кто-нибудь еще?

— Дожили…

Она встает и идет заваривать свежий чай, молча. Я жду.

— Маш, ты же взрослая. Мы с тобой никогда об этом не говорили. А раз не говорили, значит, незачем было, я не хотела.

— А может быть, как раз зря не говорили? Ты же вот упрекаешь меня сейчас, что я жизни не знаю, ничего не понимаю — и все так и есть, не знаю. Но кто же мне мог рассказать, кроме тебя? Я же ничего не знаю, получается. ни про тебя, ни про папу. Я бы спросила папу — я бы очень хотела спросить папу! — но у него же не спросишь теперь. У него были другие женщины, наверняка — погоди, не отвечай, ты понимаешь, что после всего того, что ты сейчас сказала, я не поверю, что у него не было других женщин? Были, да? И ты об этом знала. Но ведь не так же — я не поверю, что так же, как у Сережи.

Я разрываюсь на части — потому что сейчас передо мной стоит мама, сейчас, первый раз в жизни, у меня есть кажется шанс узнать что-то про нее, что-то главное, чего я не знала, сейчас я узнаю — но я вспомнила про папу, совершенно не вовремя, и поняла, как мне его не хватает, именно в этой ситуации, нет, не потому что он мог бы меня защитить — мужское занятие, обязанность, «я не позволю, чтобы так обращались с моей дочерью» — нет, я бы пришла к нему, рассказала бы ему, я бы спросила, что я сделала не так, я спросила бы, как это все выглядит оттуда, с мужской стороны, я спросила бы про него… Мне надо папу. Но папы нет, и не спросишь. А мама есть.

— Прости меня, пожалуйста, я не хочу тебя оскорбить — просто мне надо наконец что-то знать. Я, как Сережа сказал, живу в кукольном доме. Но сейчас я там уже не живу.

— А он у тебя не дурак, твой Сережа. Это что, Ибсен, да? Я когда-то смотрела, в школе еще. В театр Моссовета ходили, на «Маяковке», там Ия Савина Нору играла — да ты небось не знаешь ее. Помню я этот «Кукольный дом»…

— Ию Савину я знаю прекрасно, что ты говоришь. Я только не знала, что она играла Нору, надо же. А Сережа совсем не дурак.

— Маша, конечно были. И у него были женщины, и у меня были мужчины. Все было. Мы были молодые. А потом уже не очень молодые — но это ничего не меняет.

— А ты любила кого-нибудь до папы?

— Да.

Теперь она идет не за чаем — теперь она идет за сигаретами. Со смерти папы я никогда не видела у нас в доме сигарет. Тоже гостевые — или она курит, тайком от меня?

— Будешь?

Отказаться от сигареты, предложенной собственной матерью, невозможно. Я беру ее — третья сигарета за четыре дня. Четвертая или пятая в жизни — на третьем курсе с девчонками, со Светкой один раз. С сигаретой в руках мама представляется совсем другой женщиной. Просто женщиной. Такого не было никогда.

— Был такой Володя. Мы в Крым вместе с ним ездили. После первого курса.

— Вы компанией ездили?

— Нет, мы вдвоем ездили, компанию уже там нашли. Компания была здесь, еще до того. Ну, а потом обе компании слились, все перемешались. Потом все поменялись, и не один раз. А потом я вышла замуж за твоего отца.

— В смысле — все поменялись?

— В прямом смысле. Как будто ты не понимаешь… Ну как меняются? Одни начинает жить с другими, другие с третьими, и так по кругу.

У меня никогда не было компании. Откуда мне знать.

— He специально, нет, не то что там нарочно… нет. Просто кто-то ссорится, кто-то их мирит, кто-то кого-то утешает — и получается новая пара. Или из ревности — приревновал, бросил, стал с другой гулять. Или чтоб показать, что тебе все равно — по-разному. Или безумная любовь вдруг — тоже бывало. У нас один парень хотел из окна бросаться — бросился, но не до конца разбился, к счастью.

— Из-за тебя?

— Нет, что ты, не из-за меня. Из-за моей подруги.

— А я ее знаю?

— Да нет, ты вообще почти никого не видела из той компании — осталось-то два-три человека. Зинка, и Лена еще Хохрякова, и Петя Щеглов — а больше я никого и не видела уже, не знаю сколько лет. Все как-то рассыпались.

Зинку и Лену Хохрякову я видела пару раз. Последний — на папиных похоронах. Щеглов тогда был за границей, не приехал — его я помню в детстве, он одно время приходил часто. Зинка и Лена Хохрякова были в меру расплывшиеся, не слишком интересные женщины. У каждой были какие-то мужья, дети — но в них я уже путаюсь.

— Щеглов был в меня влюблен. Было такое. Но мне было как-то все равно, я и внимания не обращала. Нет, конечно, кое-что было. Пару раз… Пару раз, Маша, у всех было, не было только у тех, кому сильно повезло — либо любовь такая сильная, либо семья такая крепкая, мужик крепко держал — а у тех, кому повезло меньше, у всех было. Ты же понимаешь, правда?

— Я понимаю.

— Ну и вот, все так. Этого словами не объяснишь. И долго рассказывать. И не нужно.