Записки героя труда. Том 1. Мемуары - Юрий Копаев

У мировой общественности впечатление осталось хорошее, СССР умел пустить пыль в глаза! Несмотря на попытки спецслужб предотвратить несанкционированное «общение народов», оно всё же состоялось, и весной 1958 года появились на свет его плоды – цветные «дети фестиваля».

С тех далёких лет мало что изменилось в отношении Российского государства к своему народу: по-прежнему за народные деньги проводятся помпезные мероприятия, а насущные потребности отодвигаются на второй план.

Минута первая

Далёкий 1954 год. Я, проживающий в Москве тринадцатилетний подросток, чувствую себя полноправным участником послевоенной жизни. Лето провожу в пионерском лагере в селе Игуменки Калининской области (ныне г. Калинину возвращено название Тверь). Лагерь расположен на холме в сосновом бору. Деревянные домики, брезентовая палатка для персонала, линейка с трибуной и флагштоком. Забора нет. Слева от холма – заброшенное кладбище с разрушенной церковью, далее – санаторий «Нефтяник». Ниже – футбольное поле, за ним затоны могучей реки Волги. Простор и благодать!

Жизнь течёт размеренно: утром и вечером построение на линейке с подъемом и опусканием флага, военные и невоенные игры, занятия в различных кружках. Есть даже кружок бальных танцев и кружок игры на гитаре. Бесконтрольность поведения ограничена только устным обещанием: «Клянёмся, что будем вести себя достойно!». Клятву, конечно, нарушали, совершая необдуманные поступки. Всё бы ничего, да тут приключилась беда. Воскресенье. Родительский день. К кому-то приехали родители, к кому-то нет. Разгар лета, погода прекрасная. Поочерёдно отрядами заходим в реку для купания. Место купания огорожено буйками. Играем в воде с подныриванием и задержкой дыхания «кто кого пересидит под водой». Родители, в основном женщины, на берегу бухают и поют полублатные песни типа «Мурки». Мужиков почти нет (всех поубивали на войне, моего отца тоже), да и те, кто приехал, ушли в магазин. По берегу ходит туда-сюда пожилая женщина – инструктор по физкультуре и как бы следит за нами. Уследить трудно, так как нас много. Она считает головы и вдруг начинает отчаянно свистеть в милицейский свисток, выгоняя нас из воды. Не досчиталась одной головы! Все быстро выходят из воды, берутся за руки «единой цепью». Начинается паника. Выясняется, что утонул мой ровесник, сосед по палате. Я же остаюсь в воде, крича и плача, объясняя взрослым, что я знаю, где он нырнул, и что я могу его достать. Его мать пытается броситься в воду, но ее не пускают. Я продолжаю упрямиться и настаивать на своём. Инструктор обращается за разрешением к моей матери. Мама дает согласие, так как знает мои возможности. Каждое лето, с четырёх лет, я проводил в деревне на реке Воронеж. Прыгал с моста, круч, вётел, запросто проныривал под водой реку в узких местах. Я знал, что в случае чего утопленников вытаскивают за волосы. Пацанов в то время стригли коротко, и все опасались, что я не справлюсь и тоже утону. Течение было слабое, но только со второго раза мне удалось уже за буйками поднять товарища на поверхность. Когда его вытащили на берег, он уже не дышал. Инструктор проколола ему булавкой язык и, вытащив его изо рта, стала делать искусственное дыхание. Не сразу, с большим трудом ей удалось вернуть его к жизни, после чего он был увезен в Москву. Вечером, как обычно, было построение на линейке. Все стояли в пионерских галстуках и комсомольских значках, а я стоял крайним и без галстука, так как не был пионером. К поднятию флага меня по этой причине не допускали, хотя могли бы, ведь за две смены в лагере я совершил несколько достойных поступков. А пионером я не был потому, что был дважды второгодником.

Для объяснения причин этого явления допущу отступление от рассказа. Впервые я остался на второй год в третьем классе. Причина была трагикомическая. Обучаясь грамоте, я параллельно учил читать девяностолетнюю бабулю. Она была человеком истово верующим, расписывалась крестом. Обучение я проводил с помощью «Библии для детей» дореволюционного издания со старой орфографией и буквой «ять». В результате по русскому языку получил за год твердую двойку. Пересдать не смог, так как бабуля заболела, и я ухаживал за ней перед смертью, больше было некому. Еще раз я остался на второй год в шестом классе. Тут причины были тоже веские: кружки в доме пионеров, подворотня, голубятня, игра в карты на деньги и приводы в милицию. Однажды за майские праздники я выиграл около четырехсот рублей. Сумма по тем временам значительная, ведь средняя зарплата была примерно сто рублей. Меня пасли «шестерки», которые и отобрали выигрыш, оставив денег только на ящик мороженого для угощения моих друзей. Одним словом, я был: шпана, картежник и второгодник.

Но вернусь к своему рассказу. Слава впервые осенила меня своим крылом: я вызван был на трибуну (Пионерской Линейки), чтобы опустить флаг. Старший вожатый произнес небольшую речь о моем подвиге, все ребята зааплодировали мне целую минуту, а физрук расцеловала меня со словами – «ты мой спаситель!». Я не понимал, ведь спас-то я не её, а своего товарища. После этого события девочки начали поглядывать на меня с интересом. С одной из них, рыжей, постарше меня, я даже робко поцеловался. Вскоре, однако, меня с оказией отправили домой, так как я неоднократно самовольно убегал купаться на Волгу.

В городе мои водно-подводные приключения продолжились. Я с друзьями ходил купаться на Москву-реку. В городской черте вдоль берега были устроены купальни для детей и взрослых. Детское отделение имело глубину 0,9 м, взрослое – полтора метра. Мы затеяли игру в «колдунчики» и «прятки». Решётка между взрослым и детским отделениями была наклонена, и я решил поднырнуть под нее и спрятаться в детском отделении. С другой стороны детского отделения решётка оказалась глухой. Нырять назад под решётку я побоялся, так как вода была чересчур тёмная. Оставался один выход плыть под настилом купальни к большой воде. Но я не учёл, что там тоже было ограждение и подныривать надо будет еще глубже. Плывя под настилом, стукаясь головой об бочки и брусья, глотая грязную воду, я, как в цветном кино, ярко вспомнил своих родных и всю свою короткую жизнь. Наконец мелькнул просвет между стропилами и бочками. Теряя сознание, рванулся туда и вынырнул на поверхность. Я находился под настилом купальни за решёткой из дубовых брусьев. Зрелище, видимо, было не для слабонервных: с головы текла кровь, изо рта шла пена с мутной водой, руки вцепились в решётку. Ребята мне помочь не могли. Из заточения меня выпилили взрослые. Обработав рану йодом и, даже не сделав укол от столбняка, отпустили домой. От мамы я свои экстремальные приключения скрыл, в результате чего заработал общее заражение крови и сорок уколов. Находился долго на грани жизни и смерти. Ещё месяц потом ходил в шлеме из бинтов на голове, за что пацаны дразнили меня летчиком-испытателем. Чудом остался я жив, страшно представить, что утони я под бочками, пропал бы без вести, как мой отец на фронте. Вот таким образом я побывал за короткое время в роли спасателя и в роли утопающего. Но, утопая, спас себя сам. Может быть, это повлияло подсознательно на мой характер. После таких событий я стал учиться в школе «на хорошо», а закончив учёбу в ВУЗе, защитил диплом «на отлично», и мою дипломную работу отправили на всесоюзный конкурс дипломных работ и мне предложили учиться в аспирантуре. Я отказался и об этом никогда не жалел.