Темный инквизитор для светлой академии - Алиса Ганова

Меня трясло от страха, обиды, ненависти. Я вцепился когтями в руку, державшую меня, и начал пинаться.

Не знаю как, но повезло: чудом угодил тому по ноге.

— Ты пнул меня! Убью, тварь!

Понимая: сейчас начнут сильно бить, пополз вперед, надеясь скрыться в темноте, однако напавший подхватил меня за куртку и швырнул в кусты. Ветки больно ранили кожу, но боль отступила перед страхом, потому что я упал в канаву, наполненную грязью.

— Там твое место, недоумок! Посиди до утра. Авось, не будешь больше лезть к кому не следует.

По лицу стекала жижа, я ничего не видел, а когда наспех отерся рукой и отчаянно завертел головой, наверху уже никого не было. Правильно, чего пачкаться, если я сижу в яме с мой рост, с отвесными, склизкими краями. Ни за что не выберусь без чужой помощи.

Я сдерживал рвущиеся всхлипы, чтобы не показать боль и отчаяние. Но когда убедился, что рядом никого нет, затрясся в рыданиях.

Выше щиколотки стояла грязная вода. Она заполнила ботинки. Одежда промокла. Я обхватил себя руками, пытаясь хоть как-то согреться, стучал зубами от холода и рыдал, смахивая слезы грязным рукавом рубахи.

Выплакавшись, впал в оцепенение. Я устал, замерз, отчаялся. И только мысль, что обидно спастись от душегубов и сломаться из-за насмешек и жестокости здорового недоумка, не позволяла окончательно расклеиться. Успокоившись, принялся тщательно осматривать края ямы.

Где-то нащупал выемку, рядом крепко вросший сорняк… Впервые я радовался, что доходяга, иначе бы трава не выдержала вес. Однако выбрался ужасно грязным. Да и сумка с учебником осталась внизу.

Подавленный, я поплелся в комнату.

Зато при моем появлении вахтер, противный дядька, любивший выпить, вспомнил о Всевидящем.

Помилуй, Великий! — съехав со стула, он рухнул на колени. А я решил: лучше промолчать. Не хватало еще получить подзатыльник и от него, чтобы впредь неповадно было пугать людей. Поэтому, не говоря ни слова, под звуки противно чавкающих мокрых ботинок, подошел к лестнице и, не оборачиваясь, начал подниматься.

Второй этаж, третий, четвертый…

«Хорошо, что поздно. Представляю, как бы все хохотали, покажись я днем. Стал бы всеобщим посмешищем…» — всхлипнул, вытер нос рукавом и поставил ногу на следующую ступень. Однако почувствовал чей-то пристальный взгляд.

Резко обернулся. Никого. Уже выдохнул с облегчением, но вдруг глаза приметили в темном углу огромную черную тень.

— А! — звук застрял в горле, когда пятно отделилось и бесшумно двинулась ко мне.

В воздухе блеснул незнакомый символ. Я уставился на него, не мигая, а потом случайно поднял голову и натолкнулся на блеск холодных глаз. Это был человек. Он сделала еще шаг и вышел из тени. Приподнял черный капюшон, и от вида обезображенного лица, мои ноги подкосились, и я покачнулся…

Очнулся на чем-то мягком, в тепле. Зеленые стены, темные шкафы с книгами и запах ягодного отвара… — это явно не лазарет. Осторожно повернул голову на шорох и замер. Спиной ко мне стоял высокий широкоплечий мужчина в темной рубахе и штанах. Не знаю как, но он почувствовал, что я очнулся.

— Горячего отвара? — спросил низким, грудным голосом. А когда обернулся, я застыл с открытым ртом под тяжестью внимательного, чуть насмешливого взгляда каре-желтых глаз. Наверно, он уже привык, что его рассматривают, но мне показалось: за колючестью незнакомец скрывает грусть.

Он обладал темными, слегка вьющимися волосами, приятными чертами лица, и если бы не большой, безобразный ожог, тянувшийся от левого края губ, через щеку и заканчивающийся у виска, был бы видным мужчиной.

— Насмотрелся? — спросил хозяин комнаты совершенно буднично и протянул горячую чашку с рубиновым отваром. Из-за застарелого шрама его левый глаз щурился и смотрел ехидно.

— П-простите. У меня руки грязные, — рядом с ним я чувствовал себя слабым, нескладным простофилей.

— Собираешься пальцем мешать?

Спорить не стал. Принял чистую кружку и прижал к груди. Тепло медленно разливалось по телу.

Незнакомец не пожалел своего плаща, укрыл меня, но я все равно не мог согреться.

— Простите, что испачкал вашу постель, — опустил голову. — И плащ.

— Кто тебя так?

— Не знаю.

— Почему не в форме?

— Форма в сумке, — я нахмурился, представляя, каким к утру станет учебник, размокнувший в луже. Кожа прочная, но вода путь найдет.

— А сумка?

— В канаве.

— М-м, — произнес незнакомец будничным тоном. — Когда вылавливать пойдешь, пугливый? Завтра?

— Я не знал, что бы ходите по ночам, — попытался оправдываться, стыдясь поднять голову. Да, я трусоват, но вот не надо тыкать носом.

— И верно, память тебе напрочь отшибло. Встречи со мною обычно не забывают, — он обнажил крепкие зубы в насмешке.

— Я вас знаю?

— Не волнуйся. У нас еще будет время вновь познакомиться близко.

Я нахмурился.

— Зачем?

— Рано или поздно, тебе придется ответить: как вышел за пределы академии, зачем и почему в день смерти Ивет Сонезы оказался неподалеку от места ее гибели.

— П-почему вы думаете, что я там был? — занервничал я.

— А почему ты думаешь, что тебя там не было?

— Не знаю, — пожал плечами. В последние дни я только и делаю, что узнаю о себе что-то невообразимое.

Я не удержался, прикрыл ладонью рот и зевнул.

— Даже не надейся заснуть у меня. Допивай отвар и вперед за сумкой. Или жаждешь вылететь из академии за порчу библиотечных учебников?

— Даже не знаю: меня отчислят за порчу имущества или за нарушение распорядка? — заметил вслух и поздно спохватился, что со стороны это походило на дерзость.

— Смотри сам. Если желаешь завтра при свидетелях вылавливать вещи, не настаиваю.

Я в три глотка допил сладкий ягодный взвар, откинул теплый плащ и, опустив грязные ноги на пол, завертел головой в поисках ботинок.

— А я не босиком был? — спросил вкрадчиво. Ведь негоже спасителя допрашивать: где мои ботинки.

— Сушатся.

Когда выходил из комнаты, никак не ожидал, что он пойдет со мною. Это было удивительно, странно, но в душе я радовался, что по пустынной академии иду не один. Да и без помощи незнакомца, помогшего спуститься в яму и подняться, вряд ли бы справился.

Сжимая в руках мокрую сумку, поблагодарил странного типа и бросился к своей двери. Завтра рано вставать, а мне еще вещи чистить и умываться.

Уже почти три лунья (три месяца) старший следователь инквизиции — Митар Айтен — преподавал в Светлой Академии. Название учебного заведения считал пафосным и лицемерным, как и все, к чему прикасались маги. Но жил надеждой, что скоро почтенный брат Олидер выздоровеет и вернется к преподаванию. Его же назначение отменят, и сможет снова скитаться по окраинам империи, вылавливая колдовские отродья, на которых имел отменный нюх. А пока приходилось читать вводные курсы запретных наук, наблюдать за заносчивыми магами, мнящими себя будущими спасителями Ликонии, разбираться в подозрительных слухах. Непыльная работа, однако новая должность тяготила. Митар откровенно скучал, чувствовал себя чужим в размеренной жизни, поэтому за подвернувшее расследование взялся с удвоенным энтузиазмом.