Дар шаха - Мария Шенбрунн-Амор

– Соседи слышали, что убитый и убийца спорили между собой по-русски!

Воронин склонил голову в знак уважения к исключительной проницательности следователя.

– Вы совершенно правы: убийца должен был знать русский. Смотрите, на месте преступления вы нашли газырь и гильзы от казацкой берданки. По всей вероятности, это был казак. А почти все казаки бригады Турова, даже черкесы и персы, кто лучше, кто хуже говорят по-русски, поскольку у них русские офицеры и урядники.

Комиссар почесал в затылке.

– Аллах милосердный, но казаков-то не счесть! – Он сцепил руки на животе, повертел большими пальцами и недовольно спросил: – Почему я должен искать какого-то казака, когда я уже застал на месте убийства человека, говорящего по-русски?

Огаи-аджан явно заслуживал своей должности.

– Вы застали меня, потому что я был тем, кто послал за полицией и ждал вас здесь. – Комиссар по-прежнему колебался, и Александр добавил решающий довод в свое оправдание: – Неужели вы думаете, что его императорское величество, шаханшах-и Иран воджуд-и ала хазрат-и агдас-и хомайун, вверил бы свою драгоценную персону врачу, недостойному его доверия? Неужели вы подозреваете, что лейб-медик султана способен на преступление?

Официальный титул повелителя Персии заставил огаи-Низами моргнуть. Строго говоря, звания лейб-медика у Александра не имелось да и вообще никакой официальной позиции при дворе не было, но если это не волновало шаха, доверявшего свое драгоценное здоровье рядовому лекарю без званий и должностей, то Воронина не тревожило и подавно.

– Огаи-аджан, завтра с утра я обязан быть во дворце, у меня ежеутренний осмотр Ахмад-шаха. Его императорское величество ждет результаты анализов. – С каждым упоминанием шахиншаха следователь становился все уступчивее. Воронин приосанился и уже почти на равных предложил: – Но если я вам понадоблюсь, огаи-Низами, меня всегда можно найти дома. Или послать за мной моего слугу, если я окажусь во дворце. Моего друга убили, когда он выходил из моего дома, и для меня вопрос чести – помочь правосудию наказать виновного.

Огаи-аджан снова нахлобучил кокарду и вместо ответа рявкнул на своих помощников. Те бросились к трупу, неловко подняли его, переложили в прибывшую телегу. Уже погрузив зад в бричку, почтенный огаи-Низами спохватился, что убийца так и не найден. Он поднял руку с тремя растопыренными толстыми пальцами и строго сказал:

– Даю вам три дня. Три. Не найдется до тех пор убийца, будете убеждать судью, что это не вы.

Остаток ночи Александр провел без сна. Закинув руки под голову, валялся на тюфяке, разложенном на плоской крыше. Внизу, в саду, невозмутимо журчал фонтан, вокруг нагло звенели комары, над головой сияли и мигали бесчисленные звезды. В голову лезли глупые, неуместные мысли. Вспоминались времена Решта, их с Туровым совместные застолья, рассказы полковника о схватках с непокорными правительству полудикими кочевниками, о наступлении турецких подразделений на Каспий, которые бригада подавляла вместе с силами Деникина и британским корпусом генерал-майора Денстервиля. Как-то полковник в одиночку выехал из крепости навстречу вооруженным лезгинам и съехался с ними на равнине. Всадники долго стояли друг против друга, пока казаки из крепости держали лезгинов на мушках своих берданок. Время от времени далекие фигурки начинали бурно жестикулировать, и тогда Александр опасался, что кто-нибудь из солдат не выдержит и начнется пальба. И как же всем полегчало, когда всадники принялись жать друг другу руки, а потом все вместе двинулись к крепости – пировать, брататься и обмениваться подарками. В те годы Александр увлекался фотографией и нередко вместе с Туровым и отрядом его казаков разъезжал по близлежащим аулам и холмам Гиланского округа. Перед глазами вставал и другой Туров, заботливый и расстроенный, каким он был, когда навещал в госпитале раненых бригады.

Владимир Платонович был человеком общительным, любимец солдат и офицеров. Доктор Воронин казался полной его противоположностью – сдержанный, замкнутый. Полковник был старше Воронина лет на пятнадцать, вдобавок он был непоколебимым монархистом – ему одинаково были отвратительны и кадеты, и большевики. Александр поддерживал Временное правительство и выборы в Учредительное собрание. И, несмотря на все это, Александр не устоял перед теплом и доброжелательностью Турова. Правда, после того как в январе 1918 года большевистский военно-революционный комитет расстрелял отца Воронина, члена астраханской городской думы и правого эсера, Туров при Александре старался о происходящем в России не заговаривать. Не хотел лишний раз причинять боль.

Разными судьбами они оказались в Тегеране и здесь продолжали изредка, но с взаимным удовольствием встречаться в гостеприимном доме Веры Ильиничны Емельяновой и ее дочери Елены Васильевны. А теперь отважный до безрассудства офицер, бросавшийся в любую переделку, выходивший целым и невредимым из всех схваток, убит подлым ассасином в тихом переулке у порога Воронина.

Случившееся не только лишило Александра старшего товарища. Это преступление вытащило один из последних кирпичей в покосившейся кладке мирового порядка. Если бы Туров погиб в бою с прикаспийскими повстанцами, это была бы трагедия, но трагедия ожидаемая, осмысленная. Смерть от руки злоумышленника разметала остатки справедливости и человеческого достоинства. Пока преступник не будет пойман и наказан, Александра будет мучить чувство вины. Ради себя самого он уже давно решил не трепыхаться, но одно дело – он, а другое – Туров или, хуже того, Елена Васильевна. Стоп. О Елене Васильевне он запретил себе вспоминать. Вместо этого надо обдумать все, что он знает о случившемся.

Убийство, конечно, было преднамеренным, случайный грабитель не говорил бы с полковником по-русски. По всему выходит, что Туров и убийца знали друг друга. Как Воронин и сказал следователю, судя по оброненному газырю и орудию убийства, убийца – казак. Но кто? Вспыльчивый черкесский мохаджер, обозленный невыплатой жалованья? Обиженный подчиненный? Честолюбивый офицер-соперник? Таящий обиду разжалованный? Зачем преступнику понадобился чужой латунный орден? Неужели хороший, благородный человек был убит ради бляшки, не имеющей никакой рыночной стоимости? Может, убийца хотел символически лишить жертву награды за смелость? Вряд ли, ведь остальные знаки отличия и медали он не тронул.

Запели птицы, небо на востоке едва заметно посветлело. Прохладный воздух дрогнул от гнусавого призыва муэдзина к утреннему намазу. По скрипучей садовой гальке к кухонной двери прошаркал повар Мустафа-ага, живший в задней пристройке с женой, Ширин-ханум, и их дочками. Послышался стук распахнутого окна, у соседей заголосил петух, повеяло ладанным дымом кизяков, а Воронин все не сводил глаз со светлеющего небосвода, мучась тем же вопросом, что поставил в тупик самого огаи-Низами. Кто же убийца? Кто?

Я ловил себя на том, что чаще необходимого поглядываю в зеркало заднего вида, избегаю пустынных и темных улиц, а входя в собственный дом, первым делом ищу следы чужого посещения. Зловещие фантазии Джахангира Ансари не давали мне покоя. Наверное, поэтому мне очень не понравилось, когда в банковский подвал с сейфами за мной потянулся какой-то мрачный тип. Я не выдержал, сделал вид, что что-то забыл, вернулся в общий зал и обратился к клерку с наспех придуманным вопросом. Очень скоро из подвала поднялся незнакомец – быстрее, чем это сделал бы человек, намеревавшийся воспользоваться сейфом. Краем глаза я следил, как неизвестный покрутился по залу, оторвал номерок, плюхнулся в кресло, взял со столика газету. Я кивнул на него клерку: