Дар шаха - Мария Шенбрунн-Амор

– Я постараюсь изыскать средства, хотя сами знаете: денег нет и взять их пока неоткуда. Но я хочу сделать что-то для вас лично, Искандер-джун.

– Спасибо, сардар сепах. Мне ничего не нужно, правда.

Реза-хан нахмурился:

– Если я предлагаю вам что-либо сделать для вас, это значит, я хочу это сделать!

Видимо, его не устраивало быть обязанным своим оправданием кому-либо. Должно было быть ясно, кто здесь кого имеет право облагодетельствовать. Александр был бы рад возможности пользоваться книгами в личной библиотеке шаха и одалживать некоторые из них домой, среди них было множество интересных и иногда полезных медицинских трудов. Он мог бы попросить хороший цейсовский микроскоп. Но он молчал. Он спас Реза-хана от обвинения в убийстве его командира. Теперь Реза-хан стал спасителем Ирана и с каждым днем превращался во все более могущественного человека. Может, это было лучшим решением для Ирана, может – наименьшим злом. Но Воронин не хотел, чтобы Реза-хан заплатил ему за смерть Турова, за свое возвышение. Доктора Воронина все устраивало таким, как оно было.

– Спасибо, – ответил он вежливо, но твердо. – Когда-то в Реште вы отбили мой госпиталь от бандитов. Вы вызволили меня из назмие. Это я ваш должник.

Реза-хан откинулся на сиденье, «Форд» послушно тронулся, но через несколько метров остановился и дал задний ход. Из окна высунулась рука в черной лайке. Сардар сепах протянул Воронину маленький серебряный цилиндрик:

– Искандер-джун, возьмите этот газырь. Это не дорогая вещь, но ей нет цены. Моя семейная реликвия. Газырь Реза Пехлеви может получить только такой человек, которому Реза Пехлеви полностью доверяет. Храните его на память от меня. – Помолчал и без явной связи добавил: – Мой отец умер, когда мне не было и года.

После той встречи Воронин регулярно осматривал сардара сепаха, но никаких личных разговоров между ними больше не было. Врач следил, чтобы организм пациента функционировал исправно, а хозяин организма, Реза-хан Пехлеви, поднимался по ступеням власти и неуклонно вел Иран к централизации, милитаризации и индустриализации. И без осмотров было ясно, что Реза-хан уже давно не Маугли-сирота, а могущественный Шер-хан.

Александр прибавил шаг. Прошлой ночью прошел легкий дождь, земля была влажной и пахла по-весеннему, а воздух был сырым, прохладным и тревожным, с горьковатым запахом кипарисов. В окнах дома горел свет. Там ждала Елена с ужином. А после ужина он сядет в свое любимое кожаное кресло, обитое по краям латунными гвоздиками, из-под зеленого абажура на книгу ляжет круг теплого света, и пересыпом веков зашуршат страницы «Шахнаме».

Все документы в архивах ЦРУ за 1992 год были рассекречены 31 декабря 2017 года. Через несколько минут я уже был на их официальном сайте. Для меня не существовало лучшего способа распроститься с этим годом, чем потребовать предоставить мне согласно закону о свободе информации все документы, касающиеся деятельности организации в Афганистане в 1992 году.

Я читал и перечитывал бесконечные файлы, высылал все новые и новые запросы, копировал документы, написанные на пушту, урду, арабском, фарси, на всех языках этого региона, и пересылал их переводчикам. В стоге сена я искал иголку – письмо иранцев к американцам, в котором бы сообщалось, что некий Галиб помог людям Хекматияра заманить в ловушку и убить сотрудника ЦРУ по имени Артем.

Я так и не нашел такое сообщение. Зато спустя три недели нашел кое-что другое, что не оставляло сомнения, что мадам Мехди говорила чистую правду. Это было донесение местного коллаборанта, сообщавшего, что некий немец по прозвищу Галиб продавал людям Хекматияра «стингеры» по двести тысяч долларов за штуку.

Спустя четверть века некого было спрашивать, куда подевалось письмо иранцев и почему ЦРУ не занялось расследованием спекуляции «стингерами» еще в 1992 году. Может, немца Галиба не нашли, а может, и не искали. Может, голословное сообщение не вызывавшего доверие источника сочли недостоверным, а может, решили, что от расследования действий Хекматияра, вскоре ставшего премьер-министром Афганистана, выйдет больше вреда, чем пользы.

Виктора-Галиба уже не было на свете, бывшие полевые командиры лежали в земле или стали политическими деятелями, бывшие оперативники давно написали свои мемуары, иностранные агенты давно служили другим хозяевам. Четверть века спустя не было никакой надежды, что в стране, где уже сорок лет не утихает гражданская война, удастся поднять это дело.

Но я обелил имя своего отца, отвел от него все подозрения в слабости и не позволил его убийце топтать землю.

Газырь лежал перед фотографией цвета сепии, на которой лейб-медик иранского шаха Александр Воронин уже почти сто лет вглядывался в окуляр микроскопа, чуть поджав угол рта. Мне показалось, что прадед улыбается.