Грех жаловаться - Максим Осипов

Мужички за себя постояли. Откуда эта неуступчивость, когда сама попытка примирения рассматривается как слабость и служит сигналом к контратаке? Всего-то – выговор Городничему и вернуть Главврача, остались бы, в сущности, при своих. А Председатель – он давно не жил в реальном времени, в ситуации, которая меняется от того, что ты делаешь и говоришь.

Ощущение реального времени – когда вдруг обнаруживается, что продолженное прошедшее стало прошедшим совершенным, просто прошлым, в котором нечего исправить или изменить, – такое было при моей встрече со Значительным лицом или, например, при объяснении в любви Кити и Левина: дление прекращается, сообразительность надо проявлять именно сейчас, вот тут. Тот факт, что ты вообще-то сообразительный, знающий или там – порядочный, принадлежит прошлому, он повышает шансы поступить умно в настоящем, в том, что есть, но ничего не гарантирует.

Мы снова в проигрыше – уезжать или оставаться? Считай мы себя благодетелями рода человеческого, надо было бы остаться, до конца, чтобы после нашими именами улицы назвали, а так – мы свободны в решениях, мы всего лишь врачи, нам хотелось сделать себе условия работы получше, и почти вышло. Мы бредем писать письмо, и удивляемся, что нет ответа на старое, и говорим себе, что квант времени в средней полосе России – неделя. Какое-то совсем большое начальство нам поможет.

«С появлением того и сего, – пишем мы, – общая смертность в больнице снизилась вдвое, а от инфаркта миокарда – в шесть раз», – правда, хоть и навязло в зубах. Чем-то мы будем хвастаться через год, когда больные станут тяжелее и многочисленнее? А пока что, на время заварушки, они почти перестали болеть. Те же, кто есть, в свежеотремонтированном помещении выглядят некстати. «Война пачкает мундиры и нарушает строй». Нужны усилия, чтобы сделать людей уместными в этом великолепии плитки, ровных стен, широких светлых окон. У Коллеги кое-какая работа есть, а для меня наши два кабинета – Большой кардиологический и Малый – это телефонные разговоры и писание челобитных.

Поступает пожилая женщина с приступом аритмии неопределенной давности, не меньше недели. Надо залезть ей датчиком в пищевод, посмотреть, нет ли в сердце тромбов, дать наркоз, стукнуть током – восстановить сердечный ритм. Все это за последний год мы проделывали десятки раз и с большой охотой. А сегодня – как работать, когда новая главврачиха будет рада любой неудаче? Хорошо бы ритм восстановился сам, пока мы возимся с аппаратом, – и тут – раз, это случается – синусовый ритм. «Видите, до Кого-то удалось достучаться». – «Не кощунствуйте», – просит Коллега. Ладно, виноват. Мы очень устали – не самая большая цена за самостоятельность, но это почти все, что мы готовы заплатить.

Мы выходим из больницы и вдруг отмечаем, что в униженном виде лучше вписываемся в пейзаж, и уровень страха меньше. Да и куда ехать? В Тутаев, в Киржач, в Болдино? Всюду, конечно же, одно. Понятно, почему у нас такая дрянная жизнь и такая хорошая литература.

Ну, ничего, ничего, все будет, «ведь весна». Кое-кому мы нужны: это город не только чиновников, но и опрятных старушек, их внучек и внуков, город Рихтера, Заболоцкого, моего прадеда М. М. Мелентьева, толстой мнительной тетки из хозяйственного магазина, симпатичной учительницы с непонятной штукой на аортальном клапане, город художников, тихого верующего алкаша с кардиомиопатией, город отца Ильи Шмаина, город Цветаевой.

III

Так и должно было случиться: вдруг (19 марта) начался страшный сквозняк – комиссия в больницу – десять человек, и тут же – пятнадцать ревизоров в администрацию. Сквозняк сдул со своих мест и Городничего, и даже бедного Председателя. И как бы между прочим явился Некто и зачитал приказ: «Главврача восстановить». Пустоту снова загнали в межклеточные промежутки. Она, увы, еще отомстит, но Первая мировая для нас закончена. It faut travailler – надо работать.

В последнем слове перед депутатами – оно напечатано в местной газетке – Городничий сказал: Чужие люди пришли в наш дом и разрушили его… Что за дом такой? К нашему приходу в нем и дефибриллятора не было. Здесь мог бы быть дом…»По газону не ходить!» – но газона-то нет, вытоптанная площадка, да и росло ли на ней что-нибудь?

Пустота занялась изящной словесностью. Большая анонимная статья «Отработка геноцида в масштабах района». Начинается трогательно: Нас, русских людей, всегда упрекали в том, что мы ради благополучия других народов не щадим живота своего. Таково природное свойство души русского человека, заложенное в нас древними традициями и христианской любовью… Вскоре – little wonder – пассаж об инородцах: Хитроустроенные пришельцы приноровились использовать радушие русского народа для достижения своих низменных и корыстных целей– вот главная тема.

Наконец-то. Каково быть евреем в нынешней России? – спрашивает меня тетенька из международной еврейской организации, у них одно на уме. Отвечаю: трудно, но законно.

В своих алчных интересах инородцы ловко используют силы и средства государства, созданного тысячелетними усилиями русского народа. В таком духе – колонка. Дальше – еще три про больницу, с цифрами, датами приказов, входящими и исходящими номерами, детальная разработка, небесхитростное вранье. Все перемешано, как авторы в шкафу у Конфидентки. Теплые слова о Городничем («внук ветеранов, сын солдата») и – модуляция в далекую тональность – об А. П. Чехове, раздел «Почему ослепла прокуратура», немножко про нас с Коллегой («кардиоинвесторы», «горе-кардиологи») и кода – про Значительное лицо, про то, что им движет: Сила антинародная, антирусская, а власть, ее направляющая, – масонская.

«Темные они», – говорят мне добрые люди. Я бы сказал иначе – плохие. Оттого и темные, что плохие, не наоборот. Хам на автомобиле выполняет опасный трюк: внезапно наезжает сзади и светит фарами – посторонись! Он тоже темный? «Ты умнее, плюнь…» Ладно, тьфу. А про то, что умнее: если коэффициент интеллекта выше, значит ли, что умнее? Третий Рим куда ближе ко второму, чем к первому, – тут важнее не интеллект, другое. И, боюсь подумать: что, если именно эта неуступчивость (не из злой воли – из стремления к цельности), бесконечная готовность к жертве собой и другими, вера в слова победили и поляков, и французов, и немцев?.. Надо, чтобы все как-то притихло, надо много работать, надо жить вместе.

«Никогда уже наша жизнь не будет прежней, – говорю я Коллеге. – Мы не пойдем в чебуречную – там сами знаете кто. Ничего, можно пельменей поесть. Мы, конечно, не уедем, но дом надо застраховать, дома горят. Бумагу ведь подделали, какие еще шалости у них припасены? В эту аптеку не ходите, просто не ходите и все. Муниципальная закрыта? Ладно, завтра, да в ней и дешевле (вообще-то – одно и то же). Ставить дом на охрану, построить забор. Гулять у Оки незачем, а если приспичит, съездим в Дракино, другая область – всего пятнадцать километров, там тоже красиво и никого не встретишь. Да и зачем нам гулять? – можно окна открыть, воздух всюду хороший. Что мы, в самом деле, – дачники? Мы не дачники. Мы стали своими. Теперь мы свои».

март 2008 г.

– Чтобы радоваться, надо быть.