Тайна наглой сороки - Алексей Биргер

— Это где реклама? — полюбопытствовал Ванька.

— В «Городской неделе». В той газете, совладельцем которой стал Степанов. Понятно, что он пихает свою рекламу!

— Разумеется, понятно, — кивнул мой братец. — Но выходит, он все-таки переживал, что торговля драгоценностями идет не ахти как.

— Выходит, переживал, — согласился я.

— Ну, значит, мы можем вычеркивать, его из списка подозреваемых, — сделал Ванька несколько неожиданный вывод. Пойду разомнусь. Если что, я в сарае. Буду щит доделывать. А ты так и будешь корпеть?

— Да, покорплю пока, — сказал я. Ванька еще раз кивнул мне, несколько сочувственно, и удалился.

В сарае была наша мастерская. Я уже рассказывал в предыдущей повести, что нашли на берегу старую раздолбанную лодку, как следует ее отремонтировали и несколько раз на ней сплавали. После этого мы решили окончательно довести ее до ума, сделать навесик на корме, типа легкой съемной каюты, и даже поставить мачту с парусом. Ванька понимал слова «усовершенствование лодки» очень своеобразно. Пока я советовался со знающими людьми, какой высоты должна быть мачта, какой площади парус и насколько при этом может понадобиться утяжелять киль, чтобы лодка сохраняла устойчивость и не переворачивалась, но при этом не оседала в воду по самые борта, Ванька занимался украшательством, считая это самым главным. Прежде всего он при помощи одного из тех электролобзиков, о которых я рассказывал, вырезал из доски голову животного в профиль — Ванька уверял, что это дракон, но, по-моему, это было больше похоже на помесь лошади с овцой — и укрепил на носу. Потом он раскрасил эту носовую фигуру яркими красками, и действительно, раскрашенной она стала больше походить на дракона — в основном за счет пасти, в которой белые клыки сверкали на фоне желто-красного огня и густо-малинового раздвоенного языка, и за счет диких красных глаз. Результат собственных трудов привел Ваньку в восторг, и он решил, что улучшение лодки почти закончено — все эти паруса и кили — это, мол, такая чепуха по сравнению с тем, что уже сделано! — а потом ему пришло в голову, что с драконом на носу лодка стала похожа на судно викингов. И тогда он решил сделать себе полные доспехи викингов — щит, косматый шлем и меч, чтобы плавать на лодке в соответствующей ей амуниции. Сейчас он делал каркас для щита, который предстояло обтянуть козлиной шкурой. Мы вообще-то рассчитывали на лосиную, но отец пока не думал отстреливать лося, все лоси в заповеднике вели себя тихо, не сходили с ума, не принимались атаковать все, что движется, и не представляли опасности для окружающих, а тут соседка как раз резала двух козлят и предложила нам их шкуры, если надобно. Ванька тут же вцепился в эти шкуры, которых как раз должно было хватить на щит и шлем, и авось еще на отделку нагрудника и наколенников осталось бы.

Ванька долго пыхтел, чтобы сделать овальный обод для каркаса, но у него ничего не получалось. Потом ему повезло — в сарае нашелся круглый обод от сиденья разломанного стула как раз нужной величины. Теперь предстояло сделать на этом ободе чуть выпуклую решетку под шкуру.

В общем, Ванька отправился заниматься тем, что считал жизненно важным для путешествий на нашей лодке, а я продолжил изучать газеты.

Я перебрал все стопки «Городской недели» и «На полях района», и мне оставалось изучить лишь «Вести мэрии». В одном из первых же номеров, еще за начало лета, я обнаружил условия конкурса на выкуп завода и приема заявок на этот конкурс.

Вот тут я стал подчеркивать и выписывать особенно тщательно.

Стартовая цена — один миллион двести тысяч рублей.

Взнос за участие — три процента от стартовой цены. Проигравшим эти три процента возвращаются, победителю засчитываются в счет оплаты. Деньги не возвращаются, если подавший заявку затем отказался от участия в аукционе или если победитель аукциона передумал и не стал оплачивать покупку, решив, что она ему не нужна.

Вы следите внимательно за всеми этими циферками — может, быстрее меня поймете то, что до меня доперло не без натуги.

Аукцион состоится, если имеется двое и более участников. Если есть всего одна заявка — аукцион будет откладываться до тех пор, пока не появится второй желающий приобрести завод.

Далее шли правила приема документов и как эти документы должны быть заверены.

Я в этих правилах — где и на каком документе должна стоять печать, а где какая подпись — быстро и благополучно запутался и стал считать, сколько получается три процента от миллиона двухсот тысяч.

Получилось тридцать шесть тысяч. Я не знал, насколько эта сумма значительна для Степанова и владельца фабрики и тем более для банка, но в одной из газет я нашел статью о состоянии домов престарелых в Городе. Там писали, что для полного ремонта отопления в обоих домах Города — ну, чтобы пенсионеры в зимние морозы дуба не дали — нужно четыре тысячи, по две тысячи на здание, и этих денег у городских властей нет. А тут — три взноса по тридцать шесть тысяч! Это ж сколько всего можно отремонтировать и сколько всего сделать! Но конечно, если человек готов выложить больше миллиона, то тридцать шесть тысяч для него не деньги...

Больше мне никаких мыслей в голову не приходило, и я, чтобы не откладывать газету, расписываясь в собственной бестолковости, стал считать варианты: если все трое откажутся от аукциона, то Городу достаются все взносы, если один откажется — то все равно все взносы, если двое откажутся, то один взнос придется вернуть, потому что с одним-единственным участником аукцион проводить нельзя... Но в любом случае Городу остается как минимум два взноса, которые он может спокойно тратить — и на зарплату рабочим завода, и на латание других дыр.

А если, задал я вопрос, тот единственный, кто остался, не хочет, чтобы аукцион не состоялся? Если он до рези намылился купить этот завод? Тогда ему надо искать второго участника — для виду — и платить за него эти тридцать шесть тысяч... Так?

Допустим, так. Тогда у Города получится уже не три, а четыре взноса в кармане...

Это становилось совсем интересно, и я взял шариковую ручку, чтобы прикинуть, что тут может получаться и как, но тут со двора донесся дикий вопль моего брата:

— Ууууууаааауууу!..

Я подскочил как ошпаренный и помчался смотреть, что там случилось. Первой моей мыслью было, что Ванька сильно расшибся или что-то подобное нехорошее произошло.

На крыльцо я выскочил вместе с отцом и мамой, лица у которых были бледные и перекошенные — они тоже перепугались до смерти.

Ванька стоял возле Топиной конуры и завывал, высоко подняв правую руку:

— Ууууууаааауууу!..

В пальцах поднятой руки он держал что-то, сверкавшее в еще ярком, хотя и чуть прохладном, сентябрьском солнце.

Топа сидел рядом с ним и созерцал его, словно сообщника с каким-то радостным изумлением, я бы сказал. Словно сам Топа не ждал такой бурной реакции, но эта реакция доставляла ему истинное удовольствие, потому что он был причастен в Ванькиному потрясению и знал, что в этом потрясении нет ничего нехорошего или страшного.