Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом - Андрей Шляхов

— Знаю.

— Только тренируйся здесь, а не в коридоре, — нахмурился Юра. — А лучше всего лежа под одеялом. Здесь даже у стен есть глаза…

— А уши? — машинально вырвалось у Данилова.

— Уши тоже есть. Так что бди и не бзди!

Данилов спрятал пуговицу в карман куртки.

— А спросят: «Где пуговица?» – скажи: «Потерял и не заметил».

Сочтя миссию по спасению Данилова завершенной, Юра вернулся на свою койку.

— Сейчас на обед позовут, — сказал он. — Немного осталось.

— Как тут кормят?

— Хреново, — скривился Юра. — До домашней еды им, конечно, как до неба, но есть можно… Видал я варианты и похуже. Плохо, что вилок не дают. Даже ложки – и то на входе получил, на выходе – сдал. Учет. Ты, кстати, куришь?

— Нет.

— Здесь начнешь, — обнадежил Юра.

Данилов не стал спорить. Закрыл глаза и вспомнил бухгалтера Берлагу из «Двенадцати стульев». Товарищ по несчастью, можно сказать, только вот бухгалтер попал в дурдом добровольно, пытаясь избежать наказания за свои махинации, а сам он оказался здесь по иронии судьбы. Кого-то эта ирония заносит в другой город, а кого-то в дурдом…

Хотя все логично. Если в голове у тебя – дурдом, хаос, то рано или поздно ты окажешься в настоящем дурдоме. Подобное тянется к подобному.

— В Писании сказано: «Всякий просящий получает, и ищущий обрящет, и стучащему отворят»[2], — медленно, с расстановкой, произнес Юра. — Так вот, здесь просящий не получит, ищущий не обрящет и стучащему не отворят. Потому что это – дурдом, земной филиал ада.

— Нам пишут с Потешной…

Заведующий отделением, по своему обыкновению, был не в духе. Письмо – несколько сшитых металлической скрепкой листов бумаги – не дал в руки, а швырнул на стол. На Потешной улице находился Московский НИИ психиатрии. Хорошие вести оттуда обычно не приходили.

Безменцева взяла письмо в руки и пробежалась глазами по первым строчкам. Перевернула лист, другой и дошла до строк:

«Диагноз, установленный Тюрину Е. И. в психиатрической клинической больнице № 21 г. Москвы: „Расстройство личности и поведения вследствие дисфункции головного мозга“, не соответствует действительности и является несостоятельным по следующим основаниям:

1) При выставлении диагноза «расстройство личности» не были определены и описаны типы этих расстройств, без чего совершенно невозможно квалифицировать состояние больного.

2) Одновременно не были определены характер и причина возникновения якобы наличествующей у Тюрина дисфункции головного мозга, не описывались соответствующие ей личностные изменения.

3) Согласно принятому в настоящее время представлению о расстройствах личности они обычно проявляются еще в детском или подростковом возрасте, однако в анамнезе у гр. Тюрина Е. И. никаких указаний на отклонения в поведении не отмечено…»

Дальше читать не было необходимости, поэтому Безменцева вернула письмо заведующему, не отказав себе в удовольствии точно так же швырнуть его на стол. Только не с раздражением, а с пренебрежением. И еще демонстративно вытерла руку о свой белоснежный халат.

«Стерва!» – подумал Лычкин, заранее зная, что он сейчас услышит.

— Мое дело маленькое, Геннадий Анатольевич, — проворковала Безменцева. — Оттого и пай мой самый маленький. Крошечки с барского стола подбираю, но зато и спроса с меня никакого. Ошибусь – так заведующий поправить должен. Ну а если уж и кафедра была согласна с диагнозом…

Она присела, точнее, оперлась своими соблазнительными округлыми выпуклостями о край письменного стола, скрестила руки на груди и снисходительно посмотрела на заведующего.

— Тамара Александровна, — прошипел тот, — разве вы забыли, что этот старый хрыч был вашим протеже и кроме своей законной доли вы получили и положенные десять процентов? Неужели нельзя было получше разобраться в ситуации? Или хотя бы не заверять меня, что всех родственников – одна племянница? Откуда же поналезли все остальные претенденты на квартиру?

— Можно подумать, я своего родного деда госпитализировала! — фыркнула Безменцева и демонстративно отвернулась.

— Но подписывалась ты за него как за родного! И уверяла, что все чисто-гладко, просто деда надо подвести под оформление над ним опеки. А сама даже историю болезни толком не оформила.

— Так что же вы со Снежковым там подписывались?

«Эх, вставил бы я тебе по первое число, сучка драная, если бы не главный…» Созерцание зада Безменцевой вызвало у заведующего прилив желания, отчего он разозлился еще больше, теперь уже и на себя самого.

— Да вот так, Тамара, представь себе, не привыкли мы проверять за опытными докторами, как за сопливыми ординаторами! — воскликнул он, переходя на менее официальный стиль общения. — Доверяем коллегам!

— И правильно делаете. — Безменцева повернула голову и посмотрела прямо в глаза начальнику. — Потому что знаете – я все делаю правильно.

— И сейчас тоже? — Втайне радуясь удобной возможности отвести взгляд, заведующий указал глазами на злополучное письмо.

— И сейчас тоже, — подтвердила Безменцева. — Скажи-ка, Гена, кем лучше выглядеть – обычным дураком, каких в медицине, как и везде, пруд пруди, или заведомым мошенником? Дураком лучше, правда? Обвинят в халатности, в поспешности, в верхоглядстве, но не в фальсификации диагноза. Это же разные, совсем разные вещи. Ты согласен? В противном случае всем нам пришлось бы общаться со следователем, а так погрозят пальчиком да и забудут.

Она взяла со стола письмо, открыла его на последнем листе и прочитала:

— «Тюрин Е. И. психическим расстройством не страдает. Выставленный диагноз „Расстройство личности и поведения вследствие дисфункции головного мозга“ является необоснованным, не соответствующим действительности, а также принятой в настоящее время классификации болезней». Даже выговора не дадут, а если и дадут – переживем как-нибудь.

Заведующий молчал. Возразить было нечего – Безменцева была права, права по всем статьям.

Тамара Александровна легко оттолкнулась от стола и, вульгарно виляя задом («чувствует, тварь, что так и хочется завалить ее прямо в кабинете»), пошла к двери.

— Деньги ведь возвращать придется… — сказал ей в спину Лычкин.

— Только половину, не больше, — обернулась Безменцева. — Я договорюсь с племянницей. Ведь мы же старались, работали, время на деда тратили…

Можно было и ничего не возвращать, но подобное поведение чревато неприятностями. Деньги взял, а дела не сделал – скользкая ситуация.