Бесценный приз - Нина Милн

— Никогда не устаю любоваться, — согласился он, подходя к ней и отдавая ей хрустальный бокал с толстыми стенками, щедро наполненный янтарной жидкостью.

— Спасибо, — поблагодарила она, с усилием сохраняя твердость в голосе, несмотря на волну электрического тока, словно прошедшую через нее от прикосновения его пальцев.

— Но я уверен, что ты не захочешь потратить свои полчаса, просто любуясь видом, — добавил он. — Так что садись и рассказывай.

Бросив последний взгляд на темно-фиолетовое ночное небо, Оливия отвернулась от окна и направилась к дивану.

Адам развалился напротив нее, свободно держа в руке хрустальный бокал, спутанные темные волосы отливали медью на свету. Оливия сделала глоток виски, надеясь, что огненный напиток поможет перебить эффект, который он на нее оказывал.

Она взяла в руки сумочку и вытащила оттуда конверт. Наклонившись вперед, она осторожно передала его Адаму, стараясь не коснуться его рук, а затем наблюдала, как он открывает конверт и вытаскивает оттуда фотографию.

— Ведь это — твой отец?

Ей не нужно было и спрашивать: она знала ответ с тех пор, как увидела фотографию Адама Мастерсона на сайте его сети отелей. Сходство было слишком очевидным. — Женщина на фотографии — моя мать. Джоди Эванс.

— Это Зеб, — признал он. — Но фотография едва ли доказывает, что он — отец ее ребенка.

— Она показывает их обоих на свидании, и они выглядят… — Оливия облизнула губы, — вполне довольными друг другом.

Оливия не знала, что еще сказать. Она всегда была слишком хорошо осведомлена о личной жизни своей матери — проведя слишком много ночей своего детства, спрятав голову под подушку.

Казалось, Адаму тоже не доставляло особого удовольствия представлять себе детали отношений Джоди с Зебом. Нахмурившись, он постукивал пальцами по подлокотнику дивана. Затем он кивнул в сторону фотографии.

— Когда она была сделана? — спросил он.

— Четыре месяца назад. На Гавайях. Мама ездила туда с друзьями на пару недель.

— И там она, по чистой случайности, встречалась с отцом миллиардера? — В его тоне сквозило недоверие. — Или она заприметила его в надежде на щедрое вознаграждение?

— Да что с тобой? Не будь циником. У мамы и в мыслях подобного не было. Ей не нужны деньги. — Гордость и решительность заставили ее высоко поднять голову. Ни Джоди, ни Оливия Эванс больше никогда не попадут в зависимость от мужчины, кем бы он ни был, потому что сейчас Оливия зарабатывала столько, что денег хватало им обеим.

— Всем нужны деньги, дорогая.

— Только не нам. Я понимаю твой скептицизм, но поверь, я говорю правду.

Он провел рукой по уже и без того взъерошенным волосам и тяжело вздохнул.

— Ну, хорошо, — наконец ответил он. — Я встречусь с твоей матерью и проверю, насколько твои слова соответствуют истине.

— Нет! — Восклицание прозвучало слишком резко, а его панический тон заставил Адама поднять брови. — Ты не должен этого делать.

— Почему?

Оливия сжала руки в кулаки, злясь на себя за то, что совершенно не предвидела его реакции.

— Потому что мама не знает о том, что я здесь. — Уколы совести заставили ее заерзать на диване. — Если хочешь знать, она не хотела, чтобы Зеб узнал о ребенке.

— Но почему?

— Она говорит, что это был курортный роман и она не хочет навязывать ребенка мужчине, который, как она знает, был бы ему совершенно не рад.

Адам сжал челюсти, его руки слегка подрагивали, когда он снова брал бокал.

— Но ты с ней не согласна?

— Я чувствую себя, как полная предательница, вынужденная действовать за ее спиной, — но да, я не согласна с ней.

— Почему?

Попытавшись проглотить ком, вставший в горле, она ответила:

— Потому что я выросла без отца и хочу, чтобы у этого ребенка было другое детство. Все так просто, Адам. Правда.

Адам постукивал пальцами по подлокотнику дивана. Слова Оливии были полны искренности, которая пробуждала в нем целую вереницу непрошеных воспоминаний.

Все сжалось у него внутри от грустных воспоминаний. О том, как отчаянно он желал узнать хоть что-нибудь о своем отце, чуть ли не поклонялся той единственной фотографии, которая у него была. Он замучил мать вопросами о нем, пока не понял, что Зеб Мастерсон не принадлежал к числу ее любимых людей, как бы она ни старалась это скрыть.

Он ни за что бы не пожелал другому ребенку такое пережить. Пережить то, что пережила и Оливия. При этой мысли он внезапно почувствовал связь между ними. Если, конечно, она говорит правду обо всем этом.

— Что случилось с твоим отцом? — спросил он.

Ее веки несколько раз опустились и поднялись, пока она пристально изучала его. Морщинка, залегшая у нее между бровей, показывала, что она раздумывает над тем, как ей ответить и отвечать ли вообще.

— Ты начала этот разговор, — напомнил он.

— Я никогда не видела его. Моя мать была очень молода, когда забеременела, — мне очень повезло, что она решила родить.

В душе Адама снова начали тесниться подозрения; он бросил еще один взгляд на фото.

— Джоди, должно быть, была очень молода. — Женщина на фотографии была вряд ли намного старше сорока лет.

— Так и есть.

— Подростковый роман, зашедший слишком далеко?

— Разве сейчас это имеет значение? — Тщательно изучив его лицо, она вздохнула и со звоном опустила свой бокал на стол. — Ты думаешь, что я все это выдумала, так?

— Я действительно не упускаю такой возможности.

— Замечательно. Если хочешь знать, мой отец заплатил моей матери за то, чтобы она держала его имя в секрете. Они заключили сделку. Он заплатил ей кругленькую сумму, и она поклялась, что никогда никому не раскроет его имени. Даже мне. — Она подвинулась в глубь дивана, сложив руки на коленях в защитной позе.

— Значит, это его проблемы, — сказал он. — Не твои. Человека, который способен на такое, лучше и не знать.

Оливия заморгала, и на мгновение ее губы расплылись в улыбке.

— Спасибо. Такие слова определенно лучше притворного выражения сочувствия.

— Пожалуйста.

Атмосфера в комнате сгустилась. Он смотрел на ее губы, и от воспоминаний о том, каковы они на вкус, его пульс участился. Она снова прикрыла глаза.

— К тому же приятно знать, что ты вообще-то можешь быть добрым. Итак, мистер Хороший парень… — Тонкий каблук ее босоножек стукнулся об пол. — Ты поможешь мне?

Адам взглянул в эти наполненные решимостью ореховые глаза, то ли просящие, то ли настаивающие на своем.