В Россию с любовью - Сергей Донской
Шрифт:
Интервал:
Вопрос застал Шадуру врасплох. Он был всецело поглощен усмирением собственных поджатых ног, которые ходили ходуном, ударяясь коленями друг об друга. Им, ногам, очень уж хотелось припуститься вскачь. Хоть даже вместе с привинченным стулом.
Разглядывая Шадуру сквозь холодные стекляшки очков, мужчина неожиданно заключил:
— Ладно, шут с ней, с безголовой курицей. Но вы-то, Василий Петрович, вы-то!.. Как же вы такого маху дали?!
Шадура жалко улыбнулся:
— Бес попутал… И потом, я никогда и мысли не допускал, что Эдичка может…
— При чем здесь Эдичка! О вас речь идет. Надо было все же бросаться из окна, Василий Петрович. Другой такой возможности у вас не будет.
— То есть как это — бросаться? Вы же сами…
— Что я? — брови мужчины недоуменно поползли вверх, отчего седой «ежик» на его голове встопорщился.
— Вы сказали, что я счастливчик, — робко напомнил Шадура.
— А, вот вы о чем!.. Но я вас не с возвращением с того света поздравлял, отнюдь. Вам повезло лишь в том, что дежурю по Управлению сегодня я, а не кто-нибудь другой. Ваш звонок заинтриговал меня настолько, что я решил сначала побеседовать с вами лично, а уж потом…
— Что потом? — Шадура не узнал собственного голоса. Таким высоким и звенящим он был много лет назад, на перекличках в пионерском лагере.
Мужчина оставил его вопрос без внимания.
— И все равно, — скучно сказал он, — после того, как я удовлетворю свое любопытство, вас, Василий Петрович, ожидают все круги здешнего ада. Вы же отдаете себе отчет, что находитесь не на Тверской, а на Лубянке?
— Простите, — всполошился Шадура, — забыл, как вас по имени-отчеству…
— Разве я вам представлялся?
— Ну как же! По телефону вы назвались полковником… полковником…
— Фамилия из головы вылетела? Поздравляю. — Мужчина поощрительно улыбнулся. — Иначе пришлось бы выбивать ее специально. Вот полюбуйтесь… — Он ткнул пальцем в жестяную поверхность стола.
— Краска? — предположил Шадура, до предела вытянув шею, чтобы лучше видеть.
— Откуда здесь взяться краске, помилуйте! Три дня назад на вашем месте сидел один, с позволения сказать, нефтяной магнат. — По мере того как полковничья улыбка расширялась, она делалась все более плотоядной. — Так он, представьте себе, позабыл собственную фамилию, не то что мою. Приложился несколько раз лбом вот сюда, — палец вновь указал на безобразное пятно, подернутое коричневой коростой, — и всю прежнюю биографию как корова языком слизала. Вместе с гонором.
Наступила пауза, во время которой Шадура старался сглатывать слюну как можно тише. Убедившись, что дар речи он потерял, полковник заговорил сам, и каждое произнесенное им слово клещом впивалось в растревоженное сознание Шадуры.
Идет утреннее заседание Госдумы. В зале стоит ядреный запах одеколона и пота. Перебарывая кто — похмелье, а кто — дремоту, собравшиеся внимают спикеру нижней палаты, сопровождающему свою речь нервными жестами по причине хронического несварения желудка. На повестке дня вопрос о лишении Шадуры депутатской неприкосновенности. Единогласное «за», разве что кто-нибудь из отъявленных либералов воздержался, из вредности.
А вот он сам, Василий Петрович Шадура, с драным матрасом под мышкой, бредет по тюремному коридору в сопровождении конвоира. Вот он уже в переполненной камере следственного изолятора. Через него, скорчившегося на полу возле вонючей параши, пренебрежительно переступают сокамерники. «Депутат? — гогочут они. — Готовь попу, депутат. У нас здесь свои члены, похлеще тех, которые в разных комиссиях заседают».
Шадура невольно стиснул ягодицы и застонал. Он кое-что читывал о нравах, царящих в так называемых «пресс-хатах», куда запихивают тюремщики неугодных, чтобы разом лишить их человеческого достоинства. Вокруг гнилозубые ухмылки, синюшные татуировки, паханы со своими наглыми шнырями, всякие там заточки с заморочками. Что ожидает в этом аду человека с нетрадиционной сексуальной ориентацией? Известно, что. Ему дадут какое-нибудь унизительное имя — Манька или Дунька, на выбор, и пустят по кругу. Потом запретят сидеть за общим столом, заставят бегом выполнять любую прихоть сокамерников, станут ноги об него вытирать, ежеминутно напоминая, кем он, Шадура, был и в кого превратился. И, что самое страшное, скрыть жуткую правду о себе после этого не удастся. Тот же седой полковник обещал лично позаботиться о том, чтобы вся подноготная Шадуры стала известна его жене, детям, родителям. Ну, и желтая пресса, само собой, расстарается. ГОЛУБАЯ МЕЧТА ДЕПУТАТА ШАДУРЫ… ПОВЕРНИСЬ КО МНЕ ЗАДОМ, К ГОСДУМЕ ПЕРЕДОМ… О каком добром имени можно говорить после кричащих заголовков такого рода? О каком будущем?
— Писем и передач от родных и близких можете не дожидаться, — продолжал монотонный голос полковника. — Бесполезно. Ваши сын и дочь переживут такой позор в школе, что отрекутся от отца, как в сталинские времена. Жена поспешит завести себе любовника, дабы доказать всем вокруг, что с ней-то как раз все в порядке. Будет лежать на чужой волосатой груди и, расслабленно дымя сигареткой, исповедоваться своему хахалю: «Знаешь, в последнее время я замечала за своим мужем некоторые странности». А отец… — Полковник бегло заглянул в тоненькую папку, лежавшую перед ним, — а отец ваш, скорее всего, окажется в реанимационном отделении, куда доставят его со вторым инфарктом. Уж он-то и словечка не проронит по поводу сына. Разве что шепнет перед смертью, что видеть его больше не желает. Даже на собственной могиле.
Шадуре срочно захотелось что-нибудь сказать, но в голову не пришло ничего, кроме расхожей фразы о желании искупить вину перед Родиной кровью. Такое пожелание могло быть истолковано собеседником слишком буквально. Поэтому Шадура просто беззвучно открыл и закрыл рот, сделавшись похожим на сома, вытащенного из воды.
— Что, не нравится вам такая перспектива, Василий Петрович? — насмешливо осведомился полковник.
— Нет! — Шадура замотал головой так отчаянно, что отвисшие щеки его затрепетали.
— А знаете, ведь еще не все потеряно…
— Правда?
— Станет вас офицер ФСБ обманывать! — Полковник осклабился. Стеклышки его очков лукаво засверкали.
— Я на все готов! — Шадура схватился обеими руками за грудь, сминая ткань рубахи.
— Стало быть, живет еще в наших людях дух патриотизма?
— Живет! — Подтверждением тому был энергичнейший кивок. Вложи в него Шадура чуточку больше рвения, и сидеть бы ему без головы.
— Рад, безмерно рад. — Направленные на него очки одобрительно просияли. — В таком случае ожидает вас не тюремная камера, а нечто вроде отдельного гостиничного номера. Там, Василий Петрович, имеется видеокамера, перед которой вы покаетесь во всех своих грехах, больших и малых. Последний из них — убийство двух сотрудников Управления, которых вы хладнокровно расстреляли из пистолета, прежде чем совершить побег.
— Пистолет?.. Побег?.. — Шадуре показалось, что он находится в театре абсурда. — Но я же здесь, перед вами…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!