В Россию с любовью - Сергей Донской

Поручив молодняку из оперативного отдела в срочном порядке разыскать Дмитрия Викторовича Балаболина, двадцати шести лет от роду, Громов предупредил, что парня следует доставить не в кабинет, а прямиком в тир, закрепленный за подразделением ЭР. Почему бы не размяться, совместив приятное с полезным? Правда, старый чекист Семеныч, заведовавший подземным стрельбищем, в невинность намерений Громова не поверил, понимающе усмехнулся:

— Опять на кого-нибудь страху нагонять собираетесь, товарищ майор?

— В современных условиях абсолютно недопустимо применять к гражданам России методы устрашения и запугивания, — привычно процитировал Громов директора ФСБ, высказавшегося таким образом на недавней пресс-конференции. У директора при этом ни один мускул на лице не дрогнул, так почему же Громов не должен был соблюдать такую же невозмутимость?

— Тогда разрешите на стрельбах ваших поприсутствовать? — понимающе осклабился вечный прапорщик Семеныч.

— Отставить! — улыбнулся Громов в ответ. — Как-нибудь в следующий раз. А сегодня свободен. Я тебя сам найду и ключи сдам. Договорились?

— Патрончиков сколько на вас списывать, товарищ майор?

— Как всегда, пару десятков.

— Идет, — обрадовался Семеныч.

Громов никогда не палил попусту, сжигал за раз не более пяти патронов. Это означало, что остальные сможет расстрелять вечерком Семеныч, который готов был скорее от традиционных двухсот пятидесяти граммов отказаться, чем от удовольствия подержать заряженное оружие в руках. Ходили слухи, что в молодости он лично расстреливал врагов народа из именного «маузера», врученного ему наркомом товарищем Ежовым. Скорее всего, слухи распускал сам Семеныч, любивший пустить пыль в глаза молодежи. Или же он взялся за «маузер» в юном пионерском возрасте, во что поверить было трудно, даже начитавшись разоблачительной литературы о кровавой сталинской эпохе. Но в том, что Семеныч дружит с оружием, а оно — с ним, сомневаться не приходилось. Это был стрелок от бога, вернее, от дьявола. В свои семьдесят лет старик дырявил мишени исключительно по центру, а ведь абсолютно трезвым его не помнили даже старожилы Лубянки!

Водка ударяла ветерана по мозгам не так сильно, как ощущение всемогущества, которое возникало у него, когда указательный палец нежно ложился на спусковой крючок. Громов его отлично понимал. Сам он научился держать стакан позже, чем рукоять боевого пистолета, и у него ни разу не находилось поводов, чтобы пожалеть об этом.

Тир представлял собой растянутое в длину помещение с низким потолком. Стены, окрашенные в унылый бежевый цвет, холодный цементный пол. Одна лампа дневного света барахлила, и ее беспрестанное подмигивание напоминало нервный тик.

Ни винтовок, ни пистолетов на барьере не было — они хранились в специальных стальных шкафах, сработанных задолго до того, как Громов появился на свет. Однако он предпочитал пользоваться собственным оружием, которое требует не только тщательного ухода, но и регулярного использования по назначению. Ведь редко применяемый ствол ведет себя в бою так же непредсказуемо, как необстрелянный новичок, на которого нельзя положиться.

Как это случалось все чаще после перевода в Москву, сегодня в наплечной кобуре Громова покоился не табельный «ПМ», а личный «смит-вессон», и это было очень кстати. «Мистер Смит» обладал гораздо более громким голосом, чем старина «Петр Макарович», поэтому звучал он не в пример убедительнее, особенно под низкими подвальными сводами.

Американский револьвер образца 1980 года был освоен Громовым настолько досконально, что в скорострельности почти не уступал автоматическому оружию. Даже проигрывая какие-то доли секунды во времени, «Мистер Смит» наверстывал свое за счет идеальной точности боя. Правая рука Громова при стрельбе сосредоточивалась на спусковом крючке, а левая механически взводила курок, да так умело, что выпускаемые пули 11-го калибра не отклонялись в полете ни на миллиметр. Всего их в барабане помещалось девять. Маловато? Но в ближнем бою ты или укладываешь своих противников на первых же секундах, или тебя перестает заботить, сколько именно зарядов находилось в твоем оружии, пока ты был жив. Тут своя арифметика, специфическая.

В настоящий момент Громов никого и ничего, кроме времени, убивать не собирался, а потому попросту разобрал револьвер и принялся тщательно смазывать его детали, а затем — протирать их специальной бархоткой. Лучшего занятия для того, чтобы скрасить ожидание, не придумаешь. Глаза и руки заняты делом, мысли витают в облаках. Громов изредка позволял мозгу отключаться, не сосредоточиваясь на поставленной перед ним задаче. В этом случае работали подсознание и интуиция, которые иногда подсказывают решение не менее верное, чем самая безупречная логика. Главное, не зацикливаться на проблеме, а подходить к ней отстраненно, будто лично тебя она не касается. Это как препятствие, которое преодолеваешь. Чрезмерная сосредоточенность как раз мешает, а не облегчает задачу.

Когда в тир сопроводили недоумевающего молодого человека с мушкетерской бородкой, в котором можно было с уверенностью признать Дмитрия-Балаболина, Громов был уже во всеоружии: «смит-вессон» собран, подходы к молодому журналисту продуманы, доходчивые фразы заготовлены. Не удостоив Балаболина даже беглого взгляда, Громов пасмурно осведомился у оперативников:

— А Балабол, которого я вам заказывал, где?

Лейтенант Птицын, сдерживая ухмылку, доложил с притворной обидой:

— Так это он и есть, собственной персоной.

— М-м? — Вот тут Громов и переметнул глаза на журналиста, наградив его коротким и жестким, как тычок, взглядом. — Этот? — спросил он недоверчиво. — Такой молодой и уже такой бесшабашный?

— Вы можете объяснить мне, в чем дело? — возбужденно спросил Балаболин. Наверняка в обычных условиях он никогда не разговаривал столь звонким голосом, который подходил больше для молодежной тусовки, чем для общения в кругу взрослых мужчин.

Изобразив глазами безмерную скуку, Громов крутанул револьвер на пальце и предложил:

— Помолчи пока. Разговор у нас с тобой чуть позже состоится. Серьезный и обстоятельный.

— Вы мне, между прочим, не тыкайте! — запальчиво воскликнул Дима Балаболин. На этот раз — в такой высокой тональности, что хоть сейчас бессмертный шлягер Робертино Лоретти затягивай: «Джама-а-йка!..»

Громов поморщился, будто назойливый писк комара услышал.

— Пока свободны, ребята, — сказал он оперативникам. — Если этого… — жест в сторону Балаболина, — …выносить придется, я дам сигнал.

— Есть, товарищ майор, — вытянулись парни, которым было не впервой подыгрывать начальству в этих маленьких домашних спектаклях.

— Дверь за собой захлопните, — распорядился Громов. — Не хватало мне тут сейчас посторонних. Заглянет ненароком Копейкина и в обморок брякнется. Кому это нужно?

— Так точно. Разрешите идти?