Выбор оружия - Александр Проханов

– Доброе утро. Поздравляю вас с праздником.

– Чико – друг моего мужа, – сказала Мария, заметив эту моментальную, непроизвольную вспышку враждебности. – Они вместе были в той операции в Претории, когда Авеля ранили и взяли в плен. Чико руководит нашей общиной в Мозамбике. Не сомневаюсь, он достигнет высоких постов в Африканском национальном конгрессе.

– Мы радуемся успехам ангольцев, – сказал Чико. – Они имеют свое государство, имеют своего президента. Им трудно, но им помогает Куба, помогает Советский Союз. Я верю, что очень скоро мы проведем свою свободную демонстрацию в Претории, будем приветствовать нашего президента.

– Вы к нам приедете, Виктор. Я познакомлю вас с Микаэлем. Чико позаботится, чтобы на трибуне гостей вам выделили самое почетное место.

В этой прелестной молодой африканке и в сильном красавце присутствовала неисчезающая тревога, которая не оставляла их в праздничный день, среди друзей, красочных полотнищ и флагов. Словно им была нанесена незаживающая травма, и они помнили орудие этой травмы, ожидали повторения боли.

– Принимаю ваше приглашение, – сказал Белосельцев. – Через год мы встретимся на празднике в Претории и будем рукоплескать президенту Манделе.

Двумя рядами выше он увидел Маквиллена, его белый костюм, золотой браслет на запястье, которым он взмахивал, приглашая Белосельцева к себе.

– Я был в Рио-де-Жанейро, на маскараде, – сказал Маквиллен, когда Белосельцев опустился рядом с ним на теплую полированную скамью. – Сейчас мы увидим нечто подобное, только будет меньше павлиньих перьев и больше автоматов.

Ирония Маквиллена была не злой. Он трунил, как взрослый добродушный человек, наблюдающий игры детей. Этими детьми были гости на трибунах, солдаты охраны, снайперы на крышах, множество темнолицых нетерпеливых людей, столпившихся за оцеплением, радостно взиравших на дешевые нарядные транспаранты.

Верхние ряды были накрыты брезентовыми, затеняющими солнце тентами. Под ними восседали виднейшие деятели партии и государства, министры, дипломаты, именитые граждане. Все они, и мужчины и женщины, были одеты в камуфляжную форму, в одинаковых, защитного цвета картузах. Демонстрировали народу аскетизм, солидарность с воюющей армией, которая сражалась на севере и на юге страны.

Среди знойного неба раздался треск вертолета. Толпа, словно черная вода, колыхнулась и зарябила. По трибуне понеслась колючая горячая пыль, поднятая лопастями. Машина опустилась на пустырь, к ней побежали солдаты. Разъяли толпу, действуя прикладами, проложили тесное сплошное русло, по которому к трибунам прошли президент душ Сантуш и Сэм Нуйома. И пока они поднимались, неторопливые, в пятнистой форме, среди рукоплесканий, наклоняя головы в сторону поднявшихся соратников, под крики и ликование толпы, Белосельцев вдруг испытал острый страх. Ожидание выстрела, после которого высокий и тучный Сэм Нуйома с тяжелой, ярко седеющей бородой станет оседать. Опрокинется, завалится со стуком на деревянные ступени, и брезентовый полог на подломившихся шестах накроет мятущихся, истошно кричащих людей.

Но выстрела не было. Оба лидера поднялись на центральное, затененное тентом место. Усевшись, озирались с улыбками, позволяя народу ликовать. Черный вар толпы вскипел, колыхнулся. Оцепление стало выгибаться, и вторая цепь солдат набежала, теснила толпу обратно, пуская в ход гуттаперчевые дубинки.

Белосельцев рассматривал обоих вождей, их улыбки, вольные позы, их обращения друг к другу, когда душ Сантуш наклонял к соседу молодое, с курчавой бородкой лицо и Сэм Нуйома, открывая в бороде яркие крепкие зубы, что-то терпеливо ему объяснял.

Президент Анголы душ Сантуш недавно обрел власть в богатой стране с остатками взорванной цивилизации португальцев, рассеченной надвое гражданской войной, в которую мировые державы, как в топку, вливали неиссякающий ручеек горючего. Измученный, полуголодный народ, управляемый партией, желал не просто мира и сытости, а осуществления обещанного скорого рая, во имя которого партия подняла его на восстание и черные лесные охотники рыли звериные ямы, улавливали португальские танки, бушмены деревянными стрелами обстреливали броневики, хоронили своих героев под грохот партизанских тамтамов. Этот рай по-прежнему возвещался матерчатыми транспарантами, накрывавшими своей дешевой размалеванной тканью фасады разбитых заводов, очереди у пустых магазинов, зарастающие плантации кофе. Молодой президент душ Сантуш, хозяин разоренной страны и автор матерчатых лозунгов, удерживал в народном сознании образ рая. Управлял клокочущей, похожей на кипящий асфальт толпой с помощью автоматчиков, флагов и музыки. Толпа давила, выгибала оцепление, ликовала и славила президента под ударами резиновых палок.

Сэм Нуйома был немолод, грузен, затянут в камуфляжную форму, почти сливавшуюся с пятнистыми мундирами охраны. Среди черной, с седыми клочьями бороды шевелились розовые пухлые губы, белела яркая молодая улыбка. Он был старейший из африканских вождей, что начинали великий африканский поход против колониальных империй. Самым опытным, изощренным из тех, кто правил сейчас в Мозамбике, Танзании, Замбии и Гвинее-Бисау. Его друзья, воевавшие в джунглях, жившие в блиндажах и землянках, сидят теперь в президентских дворцах, ездят на «Кадиллаках», принимают иностранных послов. И только он, Сэм Нуйома, был все еще не в Намибии, не в Виндхуке. Партизан и подпольщик, он, уклоняясь от покушений и взрывов, избегал арестов, перелетал из Нью-Йорка в Москву, из фронтовых землянок Кунене в Дар-эс-Салам и Луанду. Ибо враг в Претории был слишком могуч. Слишком богаты ураном были пески Калахари. Слишком обильны алмазами были кемберлитовые трубки пустыни Намиб. Рудовозы вывозили уран на обогатительные заводы Америки. Бриллианты «Дебирса» сверкали на аукционах Европы. Сэм Нуйома посылал боевиков-партизан взрывать водоводы «Россель ураниум», обстреливать из минометов авиационные базы врага. Разрушал экономику оккупантов, каждым рейдом, каждым налетом и взрывом приближал победу, все еще бесконечно далекую.

Так думал Белосельцев, наблюдая двух африканских вождей, демонстрировавших тесную дружбу, скрывавших от неведающих глаз отношения зависимости и превосходства, тайной ревности и соперничества.

– Ты думаешь, Виктор, они сидят на деревянных лавках под брезентовым тентом? – улыбнулся Маквиллен, разглядывая черных вождей. – Они сидят на советских танках, прикрытые кубинской ПВО. Ты здесь самый главный человек, Виктор. Это тебе рукоплещет толпа. Встань, помаши рукой!

Из невидимых репродукторов, из белесого солнца ударила плотная бравурная музыка, стучащая, повизгивающая, кидающая пышные сочные звуки. И под эту музыку на черную, словно политую маслом площадь стала выходить первая медленная колонна.

На открытом грузовике плавно вращался синий огромный шар, исчерченный градусной сеткой, с красными звездами мировых столиц, с самой крупной звездой – Луандой. От проволочной радиомачты, установленной в центре звезды, расходились мигающие лампочки, пульсирующие волны эфира. Перед синим шаром за телетайпом сидела чернолицая девушка, стучала по клавишам, срывала бумажную ленту. Вдоль борта машины был начертан броский лозунг: «За правдивую информацию. Против империалистической дезинформации». Толпа восхищенным гулом встретила появление шара. Девушка за телетайпом, чувствуя этот тысячегрудый вздох и восторг, сильнее забила по клавишам, оторвала и кинула над толпой полетевший завиток бумаги.