Любовь всегда права - Дженни Лукас

Когда Ставрос проснулся, мягкий свет утренней зари проникал сквозь огромные, от пола до потолка, окна его спальни. Огромный город выглядел серым.

Он очнулся от самого лучшего сна, который когда-либо видел. Холли целовала его, и она была на позднем сроке беременности. Искренняя радость сияла в ее глазах, и она говорила ему, что любит его.

А теперь эта женщина из сна, мягкая и теплая, была в его объятиях. Они были голыми, и он всю ночь ее обнимал.

«Я люблю тебя, Ставрос», – шептала она во сне, и в ее глазах отражалось ее сердце.

Это всего лишь сон, резко напомнил он себе. Но в холодном свете реальности он почувствовал, как ее воображаемые слова ледяным колом пронзили его душу. Я люблю тебя.

Ставрос вдруг представил, что умер, и она, беременная, одетая в черное, стоит у его могилы.

Он не подумал о том, каково ей будет стать вдовой. Как теплое, великодушное, любящее сердце Холли могло бы отреагировать на все это горе. Это может ее уничтожить.

Его вдруг охватили муки совести. Неужели он действительно такой эгоист, как и все Миносы?

«Я оставлю ей все свое состояние», – убеждал он себя.

Но Холли это совершенно не волновало. Она три года работала на Оливера и ни разу не попросила прибавки или повышения по службе. Когда она вошла в его пентхаус, стоивший двадцать миллионов долларов, то осталась совершенно равнодушной к его роскоши.

Холли, единственная из всех женщин на земле, плевать хотела на деньги.

Так что его миллиарды не доставят ей особого удовольствия. С ее добрым, отзывчивым сердцем и его состоянием она стала бы легкой мишенью для недобросовестных охотников за приданым. Прежде всего – жадного кузена и ее избалованной сестры.

Ставрос снова посмотрел на Холли, которая так сладко и доверчиво спала в его объятиях.

«Я оставлю ее с ребенком», – пытался он убедить себя.

Но этого ребенка она будет растить одна-одинешенька.

Ему стало дурно. Он соблазнил Холли под ложным предлогом. Его сон показал только суровую правду: он скоро заставит ее полюбить его. Ее сердце было невинным; у нее не было защиты от любви. Он знал, что на самом деле означает любовь: самопожертвование или обладание. Быть беспомощным побежденным или тираном-завоевателем. Никто не выходит из любовного романа целым и невредимым.

Сам факт, что она убедила себя, пусть даже на мгновение, что может полюбить такого недостойного человека, как Оливер, только доказывал, насколько открыто ее сердце. Она была абсолютно беззащитной.

Поэтому, когда Ставрос умрет, а это случится еще до следующего Рождества, он оставит после себя не стоически переносящую горе жену в черной вуали и шикарном черном траурном костюме. Он оставит сломленную женщину, растерянную и потерянную, возможно, с ребенком, которого она будет растить сама. Насколько он знал, она уже могла быть беременна. Ставрос скоро будет мертв и похоронен, забыт. Но Холли останется вдовой с разбитым сердцем, горько проклиная его как лжеца, который соблазнил ее ложными обещаниями вечной любви и изменил ее жизнь так, как она никогда не хотела.

У него не было выбора. Он должен был сказать ей правду. Объяснить ей про смертельную опухоль мозга, чтобы она могла, пока не поздно, изменить свое решение и не выходить за него замуж. Если еще не слишком поздно.

– Ты уже проснулся, – прошептала Холли, ее голос был мягким и теплым, когда она сонно открыла глаза, улыбаясь ему с любовью, сиявшей на ее лице. – Хорошего Рождества.

Ставрос посмотрел на нее сверху вниз. Его губы приоткрылись, чтобы выдавить правду. Затем он остановился. Внезапно он с ужасающей ясностью осознал, что даже если расскажет ей о своей болезни, она все равно выйдет за него замуж.

Как сказала ее сестра, Холли лучше всего заботилась о других людях. Она давала, давала и давала, ничего не требуя взамен. С тех пор как умерли ее родители, она всегда ставила младшую сестру на первое место. С того момента, как она начала работать в «Минос интернэшнл», она ставила Оливера на первое место. Она жертвовала собой ради других, даже если они этого не заслуживали.

И если Ставрос скажет ей, что умирает, она сделает то же самое для него. Она о нем позаботится. Она будет держать его за руку на протяжении всего курса химиотерапии. Она бы его полюбила. Она никогда его не бросит.

Даже если это уничтожит ее.

– Холли, – хрипло произнес он, пытаясь сообразить, что же делать, – тебе нужно кое-что сделать…

Он почувствовал острую боль за правым глазом, такую внезапную и жестокую, что отпрянул от нее.

Прижав одеяло к груди, Холли села и нахмурилась.

– Ставрос?

Боль была почти ослепительной, распространяясь по всей голове и вызывая резкую пульсацию в черепе. Он приложил дрожащую руку ко лбу. Интересно, сколько времени у него есть? Даже его врач не мог точно ответить на этот вопрос.

«Никто не может сказать наверняка, как долго вы проживете, мистер Минос», – серьезно сказал доктор Рамирес. Но когда Ставрос надавил на него, тот признался, что от шести до девяти месяцев.

– Что такое? – воскликнула Холли. – Что случилось?

Медленно встав с кровати, он стоял неподвижно до тех пор, пока туман перед глазами не рассеялся. Потом проковылял через всю спальню, открыл ящик комода и, достав спортивные штаны, натянул их. Он чувствовал себя так, словно ему миллион лет.

Подойдя к окну, он уставился на холодный серый город внизу.

Все эти годы он ненавидел своего отца как бессердечного и жестокого человека. Все эти годы он презирал своего кузена как эгоистичного ублюдка.

То, что только что сделал Ставрос, доказывало, что он был худшим из них всех.

Он умирал и в жалкой попытке сделать свою жизнь значимой, важной для кого-то, кроме акционеров, он предложил этой доверчивой девушке выйти за него замуж. Он лишил ее девственности. Это было уже достаточно плохо.

Но он хотел сделать гораздо больше.

Он хотел разбить ее сердце, сокрушить ее дух и заставить ее страдать вместе с ним. Он цеплялся за нее как утопающий, как грязный трус, он хотел утащить ее за собой.

Большинство женщин, которых он знал, были бы счастливы променять шесть месяцев с умирающим на огромное состояние. Эти женщины охраняли свои души от боли, если у них вообще были души.

Но только не Холли. Он видел это по ее теплому, доверчивому лицу. Он мог бы сломать ее.

– Ставрос, ты меня пугаешь. Ты ведь передумал брать меня замуж, не так ли? Ты боишься сказать мне об этом. Но это не так. Я не стану винить тебя.

– Да, передумал, – резко ответил он, повернувшись к ней лицом.

– Почему?

Ее прекрасное лицо побледнело, но она задала вопрос так, как будто это было именно то, чего она ожидала с самого начала. Как будто она знала, что ее радость и экстаз могли быть только короткими.