Соль и пламя. Вестница - Татьяна Зингер

Все, допрыгалась.

Мужчина в накрахмаленной рубашке вскоре вернулся, но больше меня не лапал. Бродил по подвалу, заложив руки за спину. Ну а потом в подпол влез светловолосый человек. О, а я помню его. Он просил сыграть на скрипке! Сутулился еще, а в глазах такая тоска дикая стояла, что отказать ему было невозможно. Вот она, человеческая благодарность.

Я к нему с благими намерениями, а он меня в подвал притащил…

Знала же, что все верхние гады, что они только кажутся улыбчивыми и мягкими. И этот – не исключение. У него все есть: и одежка, шитая в специальной лавке, и денег полный карман, и живет он как ему вздумается. Хочет – по трущобам гуляет; хочет – кушает в дорогих ресторанах, рядом с которыми я и пройти не могу: стражники гонят оборванок прочь, да еще грозятся «лицо разукрасить», если вновь заприметят.

А теперь думай, что этот напыщенный белобрысый решит? Согласится ли отпустить меня или оставит погибать?

Мы поговорили, и он ушел. Не поверил, посмеялся только надо мной как над чокнутой какой-то. Сказал: «Будешь кольцо отрабатывать», а после так усмехнулся надменно, будто я не способна работать.

Секунды текли. Тишина давила на уши, а холод заполз под рубашку. Мучители вернулись, но светловолосого человека с ними не было.

– Ну-с, очаровала ты господина Берка, – фыркнул мужчина. – По его настоянию пообщаемся с тобой позднее. Ищи его колечко, сбегать не вздумай. А это тебе на память, чтоб понимала всю серьезность наших намерений.

Я даже не успела подумать, откуда именно ждать подвоха. Не успела сгруппироваться. Громила-рынди обхватил мое запястье, вытянул указательный палец и хрустнул им.

Вскрик вырвался из горла, но я сцепила зубы. Мелочь, ерунда, бывает и не такое. Сломанный палец – это не проблема, так, небольшая работенка для Кейбла.

…Спустя, наверное, целую вечность, вновь упав лицом в лежанку и баюкая ноющий палец – Кейбл вправил его обратно и перетянул жгутом, но обезболивающая настойка у него кончилась, – я обдумывала, как выбраться из передряги.

Злополучное кольцо лежало под камнем, в нише. Там я хранила все свои скудные сбережения: кучку монет да серебряную цепочку, прощальный подарок от матери. Белобрысый дурень сам виноват, что носил кольцо в пиджаке: сунула руку в карман, а оно в ладонь легло, точно само просилось. Я, конечно, школ не кончала, но сразу скумекала, что колечко-то не из дешевых. Продала бы его и купила себе комнатушку в многоквартирном доме и даже осталось бы на сапожки, обязательно с каблучком и перекрестной шнуровкой.

Но не видать мне ни комнаты, ни сапожек.

Живой меня за воровство у человека из верхних не оставят – это точно.

Иттан

– Разбирали, значит, ее вещи, и что, как ты думаешь, там обнаружили? – ворковала матушка, обращаясь к сестрице Рите, пучеглазой одутловатой женщине с напрочь прокуренным голосом. Тетушка свое личное счастье так и не обустроила, более того – истратила на путешествия и платья все состояние и теперь была вынуждена напроситься в дом успешной старшей сестры. Разумеется, Рита завидовала Аните Берк, муж которой был удостоен медали от самого короля, сын получил должность декана, а сама она в пятьдесят лет не растеряла былого обаяния и свежести.

Иттан вошел в гостиную, но, застав там мать с тетушкой, собирался выйти, потому как не терпел материнских сплетен, пускай всегда правдивых, но таких грязных, что после них хотелось окунуться в щелочь.

– Что? – вопросила Рита, облизывая языком желтоватые зубы. – Не удивлюсь, если эта Агния купалась в крови девственниц.

Иттан остановился у стеллажа, сделал вид, будто выбирает книгу. Теперь и ему стало интересно, что же нашли, копаясь в вещах недавно скончавшейся женщины.

– Если бы! – Матушка понизила голос, дабы добавить сказанному таинственности. – В столе лежали десятки неотправленных любовных писем от нее к разным мужчинам, женатым и свободным, старым и молодым. Слуги уже подтвердили, что ее дом ежедневно посещали любовники. Фу, как представлю – тошнит! Представляешь, каков будет позор, когда обнародуют имена?

Книга рухнула на пол, открылась на середине. Сестры повернулись к Иттану в немом вопросе.

– Извиняюсь, – сказал тот, поднимая книгу и цепляя среди строчек слово «Конец».

Действительно, конец. Плевать на список имен, Иттану не стыдно признать связь с Агнией. Но она изменяла ему с кем-то. Нет, не так: много с кем! Или даже иначе: изменила кому-то с ним. А он, кретин, мечтал о совместном быте и том, как представит ее родителям. Кольцо ей обещал…

Нет! Невозможно. Клевета! Агния не такая, она актриса, потому к ней захаживали многие: от бродяжек, которым она подавала тарелку горячего супа, до министров, очарованных талантом и красотой. А столичные сплетницы исказили реальность, чтобы опорочить образ ненавистной им женщины. Агния чиста.

Была чиста.

– А ты не слыхала, что на похоронах ее сценка приключилась? – Рита хихикнула в кулак. – В общем, ходило двое или трое мужиков и уверяло присутствующих, будто их с Агнией связывали теплые, – протянула она, – отношения.

– И что? – Матушка покачала головой.

– А ничего. Их посчитали обезумевшими от горя поклонниками. А вон оно как вышло. Ну и грязная она была, насквозь пропитанная похотью. Не зря я ее на дух не переносила.

Иттана перекосило от злобы. Ложь! Гнусная неприкрытая ложь. Бред, рожденный чьим-то воспаленным мозгом. К чему Агнии делить постель со многими? Ради какой выгоды?

Невозможно. Глупо. Омерзительно!

Он почти высказал матери, что нельзя верить всему сказанному, но вовремя прикусил язык. Толку спорить с ней, да еще при Рите, которая потом будет ахать и охать, мол, совсем твой сынок распоясался, мать не уважает, в словах твоих ищет обман.

Впрочем, если имя Иттана всплывет в общем списке, опозорив тем самым род Берков, Рита знатно поглумится над сестрой.

Да существует ли тот список?

Наскоро одевшись, Иттан поехал на кладбище, где среди мраморных статуй, в тени кленов, покоился прах знати Янга. В городе мертвых всегда царила особая тишина, словно призраки замолкали, завидев на своей территории чужака. И статуи существ – людей, рынди, ави, – застывшие навеки точно в танце, провожали Иттана внимательными взглядами. На могиле Агнии имелось только надгробие. Года жизни, фамилия, имя, но без эпитафии. Ее статуя уже была заказана. Иттан слышал от матери, что скульптор обещал изготовить ту не раньше первого осеннего месяца. Зато цветов было столько, что надгробие терялось за пестротой лепестков.

Иттан не верил сюжетам книг или пьес, где герой приходил к могиле любимой женщины и стоял над ней в полном молчании, но сейчас он сам превратился в такого мужчину. Просто смотрел на цветы, мысленно пересчитывая бутоны. Кусал губу. Ненавидел Агнию за ложь – мигрень, конечно! – и восхищался ее стойкостью.