Бедовый месяц - Марина Ефиминюк

Ворот, что ни удивляло, крепко стянуло. Пришлось потереть узелок между пальцами и распутать простеньким заклятьем. От бытовой магии на бархатистую ткань осыпались затухающие золотистые искорки.

— Я помогу, — произнес Филипп и, встав позади, действительно помог стянуть с плеч тяжелый зимний плащ. — Почему вы нервничаете?

Почему вы стоите так близко, что чувствуете, как я нервничаю?! Но, с другой стороны, Филипп — мой муж, ему по статусу положено. Было бы странно, попытайся ко мне притереться чужой мужик.

— С чего вы решили? Я спокойна, как кирпич! — Стало ясно, что какое-то дурацкое выбрала сравнение и уверила: — Абсолютно спокойна.

— По-моему, вы ужасе, Тереза. Не бойтесь. Я не причиню вам вреда. — В его голосе вдруг прорезались такие ноты, что по спине взметнулись мурашки и, кажется, зашевелили волосы на затылке.

— Просто на мне полосатые чулки, — ляпнула я быстрее, чем подумала, и тут бы мне заткнуться, но рот вдруг зажил собственную жизнью, а собственный голос, несущий чудовищный бред, словно зазвучал со стороны: — Они совершенно не сексуальные. Вы в курсе, что в таких нельзя появляться перед мужем?

Филипп кашлянул, словно поперхнувшись смешком.

— Уверяю, что ваши… — он запнулся, — полосатые чулки не способны привести меня в трепет.

— В этом-то и проблема! — проворчала я, не смея оглянуться. — Они даже меня не приводят в трепет. Где здесь будуар?

Возникла ошарашенная пауза. Полагаю, произносить на постоялом дворе заграничное слово «будуар» все равно, как громко сквернословить, стоя посреди светской гостиной.

— Здесь есть уборная, — подсказал он.

— Тогда мне надо туда.

Я решительно двинулась к крашеной двери, рванула ее на себя и чуть с деловитым видом не шагнула в пустой стенной шкаф с плечиками на перекладине. Довольно просторный, к слову. Хоть в нем и стаскивай дурацкие полосатые чулки, способные испортить любую брачную ночь, а не только первую.

— Видимо, уборная за другой дверью, — резюмировала я.

— Видимо, — согласился Филипп и с любопытством проследил за торжественным проходом в другой угол комнаты.

Кошмарная планировка! Кому пришло в голову поставить клозет в пяти шагах от супружеского ложа? Ни капли нелогично.

Как последняя трусиха, я закрылась от собственного мужа в туалете и прислонилась спиной к двери.

Святые заступники, пожалуйста, сотрите у меня из памяти последние пять минут жизни. А лучше сотрите у Филиппа! Иначе он до старости будет вспоминать, как в первую брачную ночь жена металась по комнате в постоялом дворе.

Балансируя на одной ноге, я попыталась стянуть влажный чулок, но начала накреняться, как подломленная рябинка, и с грохотом врезалась плечом в медную раковину с горбатым краном. Из него ни с того ни с сего, шипя, полилась вода. Вернее, потекла тонкая струйка, но громкий скрип возмущенных труб, возможно, взбудоражил весь постоялый двор.

— Ну спасибо, тетушка, — прошипела я, пытаясь закрыть вентиль. — Удружила чулки!

— Тереза? — Филипп сдержанно постучал в дверь. — Вы в порядке?

Какой уж порядок, когда я с задранной юбкой, спущенным чулком и с паникой в сознании? Да еще о раковину отшибленная!

— Все прекрасно! — крикнула в ответ. — Дайте мне пять минут.

Но из уборной я не появилась ни через пять минут, ни через десять — пыталась справиться с одеждой и взъерошенными чувствами. Проторчала в итоге столько времени, сколько ни одна совесть не выдержит.

Если с чулками было понятно: просушила простеньким заклятьем и рассовала по глубоким карманам юбки, то со страхом перед первой брачной ночью справиться не удавалось. Из овального зеркала на меня по-прежнему смотрела не леди Торн, а испуганная девчонка с растрепанными кудрями, освобожденными от многочисленных шпилек.

Скрестив руки на груди, Филипп сидел перед накрытым столом с безнадежно остывшим ужином. Рядом с откупоренной бутылкой вина красовался стакан с плешивой елочной веточкой, украшенной хлипким красным бантиком. Хотелось верить, что муж от скуки не гадал на иголках, как на ромашковых лепестках, вернется супруга из туалета или нет. Может, уже решил, что я сбежала в метель и предпочла превратиться в снежную бабу.

В смысле, не в ту, что сказочное тонкокостное создание с серебристыми волосами, приносящее на Новый год счастье влюбленным, а в волосатую страшенную невидаль, по слухам живущую в пещере у Сумрачного пика. Хрупкие девы в дикой природе без подшерстка не выживают, его приходится активно отращивать вместе с клыками.

— А вот и я, — объявила с улыбкой. — Я не очень долго?

— Что вы, моя дорогая супруга, — с иронией в голосе протянул он. — Мы никуда не торопимся.

От тонкого намека в его словах я едва не рванула обратно в уборную, но — ей-богу! — не баррикадировать же дверь от человека, который имел право на некоторый сарказм. С другой стороны, мог бы и войти в положение девушки, черствый, как прошлогодняя булка, человек!

О первой брачной ночи

— А это, — он кивнул, — должно быть, те самые чулки, которые не выпускали вас из будуара?

— Чего? — не поняла я и опустила взгляд.

Из кармана юбки вылезал нос полосатого безобразия. Пришлось с непроницаемым видом, словно и не позорно вовсе, заправить его обратно.

— Хотите поужинать или сразу ляжем? — уточнил муж таким светским тоном, словно предлагал вместе полюбоваться на горные виды.

— Давайте поужинаем, — копируя его манеры, улыбнулась я и приблизилась к столу.

Мы ели в задумчивом молчании. Стараясь отсрочить главное событие этой ночи, я ритмично работала столовыми приборами, пока не почувствовала, что складировать еду просто некуда. Внутрь она не помещается.

— Вы закончили? — уточнил Филипп. Он-то утробу не набивал, обошелся бокалом вина и куском жареного мяса.

— Нет! Интересно, какое на вкус жаркое, — выпалила я, удрученно понимая, что жаркое меня прикончит. — Считаете, оно достойно моего внимания?

— Приятного аппетита, — гостеприимно повел рукой Филипп. — Ни в чем себе не отказывайте.

С большим интересом он следил, как ножом я разрезала картофелину из жаркого на крошечные кусочки, и медленно тянул вино. На втором ломтике мы с организмом сдались.

— Здесь неплохо готовят, — улыбнулась я, хотя вообще не ощущала вкуса еды и с одинаковым успехом могла заталкивать в себя рыбу, мясо и пшеничную кашу. Все равно не понимала, что именно жую.

— Вам больше не надо в будуар? — спросил Филипп таким вежливым тоном,