Кочевник - Сергей Алексеевич Ковалев

– Да у Саулешки кукла упала! – послышалось из-за спинки.

– Сауле спит! Ей не до кукол сейчас! Быстро сядь и пристегнись!

– Я уже достал, – шестилетний Мейрам сел в детское кресло и стал возиться с ремнем.

Они уже выехали на алматинскую трассу из Капчагая, где у родителей Кайрата жил Мейрам. Несмотря на то, что по обычаю старшего ребенка отдают на воспитание дедушке и бабушке, настоящие родители о сыне не забывали и часто брали погостить в Алматы. Скоро у него день рождения, и они с женой решили устроить ему праздник. Аквапарк, аттракционы и мороженое, что еще нужно ребенку для счастья.

Фура впереди плелась словно черепаха. Кайрат включил поворотник и пошел на обгон, заметив в зеркале, что следом пристроились еще несколько машин. Что творят, не могли дождаться, пока он завершит маневр? А вдруг встречная?

Проскочив пыхтящий длинномер, Кайрат перестроился вправо, когда где-то впереди сверкнуло, больно резанув по глазам даже через темные очки. От неожиданности он зажмурился. Рядом закричала жена.

– Кайрат! Что это?

Он открыл глаза и замер. Далеко, в районе Алматы, вспухало огромное облако, как в кадрах кинохроники об испытаниях ядерного оружия. Приборная панель вдруг погасла, и Кайрат почувствовал, что двигатель заглох. Впереди показались застывшие на трассе автомобили, он резко нажал на тормоз, но тяжелый джип еще продолжал движение по инерции, когда они врезались в ближайшую машину. Подушки безопасности почему-то не сработали, и больно приложившись лбом о руль, он услышал, как вскрикнула от боли жена, и заметил боковым зрением, как что-то прилетело с заднего сидения и разбило лобовое стекло. Что-то, или кто-то… А потом потерял сознание.

Июль 2033 года

Джамбульская область

Территория Шымкентского Каганата

Заунывное пение раздражало. Иногда оно смолкало, и тогда раздавался шепот – то еле слышный, то громкий, шипящий и такой же противный, как и пение. Слова разобрать не получалось, да и не особо хотелось. Потому что отвлекала боль. Она начиналась где-то в районе левого плеча, пробегала судорогой по всему телу и заканчивалась тупыми ударами в голове. Ударами, похожими на громкий стук сердца или бубна. Боль иногда замолкала, оставляя после себя сладостное облегчение, сопровождаемое темнотой, но потом снова возвращалась, уже в новом обличии – то тягучей, как смола, то острой, будто протыкающие кожу иглы. Из темноты постоянно таращилась лошадиная морда. Она норовила укусить за голову, скалясь при каждой новой попытке, и запах, отдающий смрадом гниения, шел не только из ее пасти. Казалось, он витает повсюду. Шепот, сменяемый пением, отгонял лошадь, и тогда слышался дробный стук копыт вместе со звоном сломанных подков и громким мяуканьем, совсем не похожим на кошачье.

Беспамятство сменилось глубоким беспокойным сном, но внешний раздражитель вывел его из долгого забытья. Большая толстая муха ползала по повязке, не добираясь до раны, и с противным, громким звуком перелетала на другое место на лице, принимаясь исследовать новую территорию. Пару раз даже укусила человека за щеку, но неуловимый сладковатый запах отмирающих и обновленных клеток манил сильней, и она неизменно возвращалась обратно. Где-то под белой пористой тканью скрывалось изумительное лакомство, до которого хотелось добраться раньше товарок, летающих на улице.

Неосознанно, еще находясь во власти кошмаров, Шал махнул рукой, пытаясь отогнать назойливое насекомое, и зацепил место, скрытое повязкой. Тупая боль пронзила лицо, и он закричал. Тотчас проснулся, не понимая, где находится. Его окружал полумрак, слабо разгоняемый столбом света откуда-то сверху. Казалось, мрак из сна не хочет его отпускать. В памяти еще держались какие-то образы и мелькали тени, которые хватали и тащили в антрацитовую темноту. И слышались непонятные слова, произносимые тихим голосом. Глаз, не скрытый повязкой, наконец стал различать предметы вокруг. Пока затухала пульсирующая боль, он разглядел кереге – решетчатые стены, означающие одно: это юрта, а не преддверие ада.

Скрипнули входные двери, и в помещение проник дневной свет. Послышались быстрые шаги, кто-то присел на корточки рядом с Шалом. Заметив открытый глаз, человек улыбнулся.

– Очнулся? Наконец-то! Я думал, помрешь.

Шал хотел что-то спросить, но горло вдруг пересохло, и он смог только прохрипеть.

– Пить…

– Ай молодец! Вода – это жизнь. А чтобы жить, нужно пить. Правильно, пей. Много пей.

Откуда-то взялась пиала с водой, и мужчина, приподняв Шалу голову, помог напиться.

– Рахмет…

Голос обрел твердость, и Шал снова попытался задать мучающий его вопрос.

– Где я?

– Ох и любопытный ты казах. – Человек рассмеялся. – Спи. Сил набирайся. Потом все расскажу.

Муха снова попыталась сесть на повязку, но ее тут же прогнал взмах руки.

– Ты тут откуда!? А ну кыш! Рано ему помирать! Пошла, пошла!

Мужчина схватил какую-то тряпку и начал гоняться за насекомым. По древнему казахскому поверию, душа, покидая тело больного, находится рядом в образе мухи, и если не прогнать ее из жилища, больной умрет.

Не подозревая о человеческих обычаях, насекомое оценило угрозу своей жизни и устремилось на свет в дверном проеме.

– Вот так! – довольно заметил мужчина. – Придет еще твое время. А пока рано.

Он повернулся к Шалу.

– Отдыхай, казах.

Тот послушно закрыл глаза.

* * *

Опущенное по плечи в воду тело корчилось в сильных судорогах, пытаясь сбросить сидящего на нем человека и поднять голову. Но тот пресекал все попытки, упираясь коленом в спину и крепко держа за волосы. Движения постепенно затихали и вскоре прекратились совсем. Запахло мочой. Человек брезгливо сморщился и поднялся.

– У, шошка. Даже подохнуть не смог как мужчина!

Схватив покойника за ноги, он сбросил того в воду, и некоторое время наблюдал, как тело, увлекаемое мутным потоком Таласа, периодически скрывается на глубине и снова показывается на поверхности…

* * *

Солнечный луч коснулся шанырака[14] и осветил внутреннее убранство юрты. Шал проснулся, следуя позывам мочевого пузыря, и попытался подняться, что удалось ему с трудом. Опираясь на здоровую руку, он сел, подождав, пока пройдет головокружение, осторожно встал и, пошатываясь, направился к двери.

Степь встретила его смешанным ароматом клевера и жусана, из очага – саксаула, и веселым щебетаньем воробьев. Зажмурившись от яркого утреннего солнца, позабыв о естественном зове организма, он несколько минут стоял, вцепившись в створку двери и вдыхая запах простора, так похожего на дыхание свободы. Казалось, с каждой струей легкого и упругого воздуха, принесенной ветром с южных гор, в него вливаются живительные силы родной земли, и боль, поселившаяся в левой руке, уходит.