История села Мотовилово. Тетрадь № 2. Жизнь своим чередом - Иван Васильевич Шмелев

– Дядя Василий, это вот не съестной гриб, а мухомор, – с тревогой в голосе заметил Санька, понимающий и разбирающийся в грибах.

– Как мухомор? – встревожился и удивился Василий, – Я его за груздь в лукошко клал, а ты говоришь мухомор.

– Так это на самом деле мухомор, – подтвердил и Ванька.

– А я думал груздь. Так выбросьте его из телеги, да и только, – убедившись в правоте ребят, заключил разговор Тимофеевич.

– Ну, вот что робята, я снова пойду в лес, а вам не пора ли заняться приготовлением обеда, я что-то проголодался, кишка кишке кукишь кажет. Тут вам мать Любовь Михайловна всего наклала, и мяса, и картошки, так что разводите огонь и заваривайте суп, а я пошёл.

Ребята принялись за варку обеда. Санька начистил картошки, а Ваньку заставил собирать дрова для костра. Вскоре разожгли на полянке небольшой костёр. Санька принёс из Рамзая воды в ведерке, в котором они принялись варить суп, подвесив его над огнем. В ведерко была положена нарезанная картошка, лук и запущена нарезанная кусочками свинина. Огонь в костре жарко разгорелся, в ведерке закипело, а потом начало бурлить вовсю, будоража и гоняя куски картофеля и мяса со дна.

– Эх, я, кажется, забыл посолить, – спохватился Санька, – а ты сходи-ка за водой, а то как бы в ведерке вся вода не выкипела.

– А с чем идти-то, у нас посудины-то больше нет, ведерко-то на костре висит, – заметил Ванька.

– Да, мы сплоховали, не захватили хоть бы какую-нибудь чашку, – сокрушался Санька.

– А ты знаешь, что – на голове-то у тебя шляпа, вот и ступай с ней.

Надразумевший Ванька впритруску побежал к ручью, зачерпнув полную шляпу воды, поспешно пошёл к костру. Пока он шел, вода из шляпы вся вытекла через маленькую непредвиденную дырку. Недовольный Санька с руганью набросился на Ваньку, как будто он в чем-то виноват.

– Беги скорее, неси воды, вся похлёбка выкипела, сейчас подгорит! – злобно обрушился она на Ваньку, готов дать ему подзатыльник.

Ванька поспешно побежал снова к ручью и, набрав в шляпу воды, бегом побежал к костру, догадливо зажав пальцем дырку снизу шляпы. Полшляпы воды было донесено, выкипевший суп был спасен.

По прошествии некоторого времени к стану пришли грибники, бабы и Тимофеевич. Тимофеевич осведомился:

– Ну как, ребятишки, обед готов или еще нет?

– Готов, дядя Василий, – как старший доложил Санька.

– Ну, тогда давайте обедать, расстилайте столешник, давайте хлеб и ложки.

Все расселись вокруг ведерка с супом на землю, каждый, вооружившись ложкой и куском хлеба. Ели суп с особенным аппетитом, суп оказался отменный. Ели, шутили, похваливали поваров за вкусно приготовленный обед. После обеда, за несколько заходов грибники наполнили грибами почти всю телегу. Пора и домой, да и день начал клониться к вечеру.

– Ну, ребята, укладывайте все пожитки в телегу, чтоб чего не забыть, а я стану запрягать. Тимофеевич пинком в брюхо поднял лежащего Серого. Тот, выбросив вперед передние ноги, упруго поднялся, встряхнулся всем телом и сытно всхрапнул. Перво-наперво Тимофеевич сводил лошадь к ручью, попоил и принялся за запряжку. Хомут он стал напяливать на лошадиную голову назад клещами. Санька поспешно заметил ему:

– Дядя Василий, ты не так хомут-то надеваешь, надо клещами-то вперед.

– Разве? – добродушно отозвался тот.

Потом Тимофеевич стал заводить лошадь в оглобли телеги, причём завёл ее головой к телеге, так что Серый, разворачиваясь, наступил на оглоблю, чуть не переломив ее. Взяв в руки дугу, Тимофеевич приспосабливая ее к правому гужу, старательно высунув язык, пытался перекинуть ее через шею лошади, на что так же последовало замечание Саньки.

– А ты возьми, да сам и запрягай, – вздохнул обозлившийся Тимофеевич на Саньку.

– Я бы запряг, да силы у меня маловато, дугу в руке не подниму, – виновато оправдывался Санька.

При общих усилиях лошадь была запряжена, поклажа вся уложена, все поуселись на телегу и тронулись в обратный путь. Серый резво с места взял рысцой, благо дорога шла под гору. Во время обратной дороги разговору было меньше, сустатку все сидели угрюмо и молчаливо. Невдалеке от Серёжи Санька заметил вблизи дороги ежа, он, по-молодецки спрыгнув с телеги, подобрал его, положив в закутке телеги, привёз домой.

Дома их встретила хозяйка Любовь Михайловна:

– Ну, как съездили?

– Гляди, целый воз грибов везем, – обрадовано объявил Тимофеевич.

– Добра-то, добра сколько! – обрадовано восхищалась хозяйка.

Поездка за желудями

Живет на Главной улице села, в доме, двор которого уперся в берег Воробейки, Осип Батманов, а по прозвищу «Чапан». Мужик кряжистый, сильный и не в меру трудолюбивый. В молодости он свою непомерную силу истратил на рытьё канав, которыми обрыл большое пространство лесного массива, принадлежащего лесовладельцу Вязовову. За свой непомерный труд он заработал немало денег, которые ему из-за уважения владелец леса платил преимущественно золотыми монетами. Кроме золотых, Осип заработал себе еще и грыжу в паху, которая стала сильно беспокоить его, когда он достиг почтенного возраста.

Его жилистые натруженные руки при помощи матушки-лопаты немало повыбросили из ям и канав невешаной земли, бессчётно выкорчевали пеньков. По селу ходили слухи, он и клады находил. У него водилось золотишко и имелись бумажные деньги. Золотые монеты он складывал в горшок, который тайно запрятывал в подполе, зарывая в землю, а бумажные сдавал на хранение под проценты в банк. Жил он немудряще, а денежный капитал от своей скупости берег на черный день.

Когда после революции Осипу объявили, что его деньги в банке лопнули, он от жалости и досады волосы на себе драл. Вообще-то Осип, хотя и был силен, но в движениях был каким-то мешковатым, неповоротливым. Когда его призвали на службу в армию, он угодил в кавалерию, и с ним случился каверзный случай. Он по-первости, когда его в первый раз усадили на лошадь в седло, упал с лошади. Над ним стали смеяться и укорять:

– Что ты, Батманов, какой-то не связанный, падаешь с лошади, как куль соляной!

– Я бы не упал, да меня криво посадили, – добродушно и наивно оправдывался перед сослуживцами и перед командиром Осип.

Он с детства не любил быструю езду на лошади. У него выработался медлительный темперамент, он недолюбливал лошадей, но лошадь в своем хозяйстве все же содерживал. После армии он почти никуда не выезжал и не выходил из села, кроме как в лес и в поле. Он был скуповат и до мелочей расчётлив. Намолоченный хлеб он мерил мерами «под гребло». За недостающими спичками в коробке он