История села Мотовилово. Тетрадь № 2. Жизнь своим чередом - Иван Васильевич Шмелев

месте. Осип, задрал кверху голову. Его жиденькая борода, принявшая горизонтальное положение, слегка шевелилась ветерком. Он предупредительно крикнул Гришке:

– Пожалуй, хватит, Гришка! Мешки полные, слезай! Только гляди, не упади! – с тревогой в голосе добавил Осип.

Между тем, Гришка, не обращая внимания на предупреждения отца, вступив обеими ногами на один молоденький, еще не окрепший куст, потянулся рукой к висевшим над его головой соблазнительной большой грозди крупных желудей, и произошло несчастье: под ногами куст с треском обломился. Державшая левая рука сорвалась, и Гришка ринулся вниз, на мгновение задерживаясь на росших снизу кроны сучьях, с которых посыпались желуди, сбитые падающим телом Гришки. Осип с ужасом подскочил, хотел поймать Гришку растопыренными руками, но промахнулся, Гришка упал на землю около ног Осипа. Гришка, к великому ужасу отца, с полминуты не шевелился, а потом, заохав от боли, учащенно дыша, он потянулся рукой к месту ушиба – он сильно повредил ребро.

– Ах, ты, господи, горе-то какое! – причитая, забеспокоился Осип, стараясь приподнять Гришку на ноги, но он болезненно застонал и из рук отца сполз снова на землю.

Осип, припав к уху Гришки, спросил:

– Ну, как, больно?

– Больно! – с трудом простонал Гришка.

– Ну, ты, сынок, потерпи, лежи тут, а я побегу за лошадью.

К счастью, Савельев с лошадью оказался на казарме: он только что вычерпал ведром воду из лагуны, перебрасываясь любезностями со старушкой, и готовился к второму рейсу на водокачку. Осип рысцой подбежал к казарме и впопыхах едва выговорил:

– У нас беда стряслась!

– Какая? – недоуменно, в удивлении выкатив глаза, спросил Василий.

– Гришка с дуба упал! – выдохнул Осип.

– Как это ему помогло? – переспросил Василий.

– Сучек под ним сломился, вот и упал, – с подробностью объяснил Осип. – Давай скорей лошадь!

Василий быстро свалил с телеги лагун на землю, разворотил лошадь, сел на телегу справа, слева в телегу плюхнулся Осип. Василий сильно огрел лошадь вожжами, Серый с места взял галоп.

Гришка лежал на старом месте, когда лошадь с телегой остановилась около его.

Василий спросил скорчившегося Гришку:

– Ну, как дела то?

– Плохо! – как из могилы отозвался Гришка.

– Тебя в больницу или домой? – испросил он желание у Гришки.

– Домой! – прохрипел Гришка.

– Осип, бери его за ноги, а я за плечи. Осторожно, давай его класть на телегу.

Они уложили его на задке, под голову подсунули клок молочёной вики, на которой обычно для мягкости сидит и правит лошадью Василий.

Они так же взвалили на телегу два мешка, внабой набитые желудями.

– Ты, Яфимыч, погоди трогать-то, я подберу с земли желудки-то, видишь, их сколько попадало, ведь жалко оставлять-то, зачем понапрасну добру пропадать, – сгребая желуди с листвой и землей, заключил Осип.

Василий тронул лошадь с места тихо, не показывая вожжей, чтобы Серый не пугался. Уселся на свое место, а Осип, уцепившись за грядку телеги, вяло зашагал слева. Серый, видимо, сочувственно понимал случившуюся беду, бережно вез телегу, не придавая боли пострадавшему человеку.

– Садись и ты, чего уж тут, воз-то не ахти какой, – предложил Василий Осипу.

– Нет уж, я и пешком дойду, только бы Гришке получше было. И как бы сгладить постигшее горе, он от нечего делать стал продолжать давешний разговор:

– Вот, Василий Ефимович, меня частенько спрашивают, интересуются люди, есть ли у меня золотые деньги. Я всем отвечаю, да, щепотки две имею. Вот, к примеру, сказать, я напрештова, у татарина лаковые сапоги купил вот Гришке за пятирублевый золотой. Ведь как ни говори, а Гришкин возраст-то к жениховой поре движется. – Говоря об этом, Осип ясно сознавал, что такой льстивый разговор явно ободряюще подействует на Гришку. И действительно, слушая речь отца, который расхвалился своим золотом, Гришка окончательно решил утаить тот самый золотой, который восейка обнаружился в отцовом картузе.

– Ну, а остальные я берегу на черный день, – продолжал откровенничать перед Василием Осип, – а когда этот черный день настанет…

– Ведь и так черно. Хлеба, сам говоришь – одна дуранда, в избе у тебя чернота одна, уже чернее и быть нельзя, – не без иронии упрекнул Василий Осипа.

– Да, избу-то придётся перестраивать, надо об лесе подумывать. Да, к слову сказать, деньги-то расходовать-то некуда, в лавках пустота одна. Я уже тебе баял, что сахару то пришлось у солдата выменять на табак. Ты хорошо ведь знаешь, я сам-то не куривал, не знаю, коим концом папироска в рот берется, а табак в огороде каждый год сею – для заядлых трубокуров. Они курить-то курют, некоторые жорма-жрут, а насеять табаку для себя лень, вот я и поторговываю табачком-то.

При въезде в село разглаголившийся Осип умолк. Ему вспомнилось постигшее горе и страдание сына, который, лежа в телеге, всю дорогу молчал, даже ни разу не простонал. Бабы с ведрами на коромыслах, пересекающие их путь на улице, поинтересовались:

– Что у вас паренек-то, не заболел ли?

– С дуба убился! – болезненно морщив лицо, объяснял Осип.

– Да, ну!? – сострадательно удивлялись бабы. – Ах, бедненький, помоги ему, господи, протерпеть такую напасть! – охали бабы, сопровождая телегу сочувственным взглядом.

Встречать телегу с желудями из избы на улицу выбежала Стефанида, и видя, что ее сын на телеге лежит, как холст, бледный, предчувственно охнула.

– Или случилось что? – испуганно выпалила она.

– Оказия стряслась! – только и мог выговорить Осип. – Упал он, с дуба! – с выкатившимися слезами из глаз добавил он. Мать с криком и визгом подбежала к лежащему Гришке. Стонавшего Гришку внесли в избу, уложили его на кутник. В избе скопилась толпа сердобольных баб. Одни из них сострадательно и советливо говорили, а другие только сожалея, плакали.

– Стефанида, возьми лапотную веревку, да привяжи ее к полатям, пусть он рукой за нее уцепится, легче ему будет.

Так и сделали. Гришка слабой дрожащей рукой вяло дотянулся до веревки, взялся за нее. Стон его прекратился. Все облегченно вздохнули.

Осип вышел из избы. Они с Василием внесли мешки с желудями в мазанку.

– Ну, спасибо, брательник! – поблагодарил Осип Василия.

– Не на чем! – со скромностью отозвался Василий.

– Как не на чем? Два мешка желудей, это большое подспорье к хлебу, только вот не совсем благополучно съездили, – с дрожью в голосе добавил он.

– Я тут ни при чем! – заметил Василий.

– Я тебя не виню, он сам сплоховал.

– А все детство-то до этого доводит. Нет смекалки у них, нет осторожности.

– Ну, спасибо, Василий Ефимыч, я уж тебе кожу-то отдам, как только ее выделают.

Василий, усевшись в телегу, поехал к своему дому, а Осип снова вернулся в избу. Увидя Гришку с