The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография - Хантер Дэвис

Ливерпуль и окрестности покинула только Мими — перебралась на южное побережье в новое бунгало под Борнмутом. В Ливерпуле она тоже пережила нашествие фанатов, но старалась быть с ними приветливой и выискивала для них что-нибудь из старых вещей Джона.

«А в один прекрасный день не нашлось ничего. Девушка спрашивает: „Что, даже пуговицы нет?“ А у меня мания — срезать пуговицы с одежды, прежде чем выбросить. Я долгие годы хранила большую жестянку с пуговицами — ну, достала и дала ей одну. Она обняла меня и поцеловала. Сказала, что никогда этого не забудет. Потом написала, что носит пуговицу на золотой цепочке на шее и все девчонки с фабрики ужасно ей завидуют».

Естественно, все коллеги этой девушки тоже написали Мими и попросили пуговицы Джона, а потом история разошлась, и поклонники потянулись отовсюду. «Я рассылала пуговицы по всему миру. В Америку, в Чехословакию, куда угодно».

В конце концов Мими довели две фанатки, которые влезли в дом, когда она больная лежала в постели наверху. Она оставила заднюю дверь открытой для врача, а услышав возню внизу, решила, что это грабители. Мими прокралась вниз, ожидая нападения, и обнаружила, что на новом диване валяются две девушки, а вокруг куча фантиков от ирисок. Мими их выгнала, в ярости оттого, что пришли без разрешения, что у нее теперь не дом, а проходной двор. Девицы ушли, но одна прихватила с собой ключ от задней двери. После этого Мими села и заплакала. «Я сижу в таком вот состоянии, и тут приходит булочник. Добрый человек — позвонил своим, кто-то пришел и вставил новый замок. Булочник этот работал в „Пекарне Скотта“. Спасибо ему большое». Вскоре Мими решила уехать из Ливерпуля.

Сейчас, двадцать лет спустя, забавно сознавать, что многие из этих сувениров выставляются на «Сотбис» в Лондоне и продаются за большие деньги, а затем украшают игровой зал или бар какого-нибудь японского миллионера.

Встречи с Мими очень мне помогли, хотя многие ее истории о Джоне, о его детских годах расходились с версиями самого Джона или его школьных товарищей.

Мими считала, что Джон воспитывался как положено выходцу из среднего класса. Да, временами шалил, но не выходил за границы проделок Просто Уильяма[22] — ничего непристойного, ужасающего и, разумеется, никакого криминала. Откуда брались такие истории, она не понимала. Сама она рассказывала в основном о раннем детстве Джона, словно прикрыла вуалью все остальное, решив хотя бы в памяти сохранить его юным и непорочным.

Даже увидев триумфальный концерт «Битлз» в Ливерпуле на Рождество 1963 года — их первый приезд после того, как они заняли первую строчку в хит-параде, — в воспоминаниях Мими возвращалась к тем дням, когда Джон был ребенком. На концерте стояла где-то сзади, сесть в первый ряд не пожелала.

«Это было в „Эмпайр“ в Ливерпуле. Я смотрела на Джона на сцене, но все равно видела маленького мальчика. Я всегда приводила его в „Эмпайр“ под Рождество на ежегодный праздник. Помню, мы смотрели „Кота в сапогах“, шел снег и Джон сидел в театре в резиновых сапогах. Когда вышел Кот в сапожищах, Джон вскочил и закричал: „Мими, он в резиновых сапогах! У меня такие же!“ Его голосок разнесся по всему залу, и все обернулись и заулыбались. Разумеется, я была очень горда, что он играет на сцене „Эмпайр“. Я тогда впервые поняла, как они действуют на зрителей. Толпу сдерживала конная полиция. Рядом со мной стояла Бесси Брэддок. Очень было волнующе. Но я ничего не могла поделать. Я все думала: да никакой он не битл, он мальчуган, который когда-то сидел со мной на галерке и кричал: „Мими, у него резиновые сапоги!“»

Это правда: на детских фотографиях — особенно на тройном снимке — маленький Джон действительно выглядит трогательным невинным ребенком.

Собирая сведения о раннем детстве битлов, я столкнулся с проблемой — двоих родителей никак не найти. Джулия, мать Джона, умерла очень давно, как и мать Пола. Но я знал, что настоящий отец Ринго, который развелся с его матерью много лет назад, жив. Я подозревал, что жив и Фредди Леннон — «этот Альфред», как его называли родственники со стороны Мими. Во всяком случае, известий о его смерти не поступало. Все школьные годы Джона Мими в страхе ждала того дня, когда Альфред вернется. Я связался с транспортными компаниями и гостиницами, где он вроде бы работал посудомоем, но поначалу так ничего и не выяснил.

Мне больше повезло с отцом Ринго, которого тоже звали Ричард, или Риччи. В первом же письме я его расстроил, неправильно написав его фамилию. Фу, как некрасиво. Орфография всегда давалась мне с трудом. Написал «Starkie» вместо «Starkey». Все поклонники «Битлз» в курсе, как пишется его фамилия. В ответном письме он сделал мне замечание, но согласился побеседовать.

Жил он в Кру, подрабатывал мойщиком окон. Он мало что сумел мне рассказать, но вызывает уважение, что после развода он к Ринго не приближался, не воспользовался тем, что сын стал вдруг всемирно известен, и упорно отказывался общаться и с ним, и с бывшей женой.

В Ливерпуле я немало времени потратил на поиски школьных друзей, учителей, людей, игравших с будущими битлами в The Quarrymen.

Я отправился в клуб «Кэверн»[23], все еще популярный в 1967 году (правда, опять как джаз-клуб), и встретился с Бобом Вулером и Алланом Уильямсом. Я купил старые копии «Мерси-бита» и набрал кучу старых программок и плакатов.

Джон раскопал и отдал мне старую программу концерта, где они выступали на разогреве у Литтл Ричарда. На первом листе Литтл Ричард поставил Джону автограф, как обыкновенному фанату, и записал свой адрес в Америке на случай, если Джон там окажется. В то время это казалось почти несбыточной мечтой.

Из ливерпульских интервью мне особенно запомнился разговор с Питом Бестом. Он был барабанщиком, уволенным из «Битлз» 16 августа 1962 года (см. главу 17). К 1967-му он успел жениться и работал в пекарне. Питер не ответил мне ни на одно письмо. В конце концов я разыскал его мать Мо Бест, которая много сделала для «Битлз» в начале их карьеры, пустив их выступать в своем клубе «Касба».

Я встретился с ней в большом, заросшем викторианском доме на Хейменс-Грин — в подвале дома некогда и размещался клуб. Я стучался в дверь минут пятнадцать и уже было подумал, что дом заброшен, но тут мне открыли. То, что я работал над авторизованной биографией «Битлз», не то чтобы смягчило сердце Мо. Она все еще ярилась из-за того, как обошлись с Питом, и пришлось приложить немало стараний, дабы убедить ее, что мне нужна вся правда, что я хочу выслушать все стороны. Она сказала, что передала Питу мои сообщения, но с теми, кто работает на «Битлз», он встречаться не хочет. Потом она успокоилась и рассказала мне о своих встречах с «Битлз», об истории своего клуба, и все это вошло в книгу.

Я не знал, что, пока мы разговаривали, Пит в одиночестве сидел в соседней комнате, — он как раз приехал повидаться с матерью. Зайти и побеседовать со мной он не желал. Я попросил миссис Бест послать к нему младшего сына Роага и спросить, не согласится ли Пит просто уточнить некоторые даты гамбургского периода. Под конец она сказала: «Ладно, пошли к нему, все будет в порядке». В итоге я провел с Питером много времени, хотя его историю использовал в книге лишь отчасти.