Стоять в огне - Богдан Сушинский

«Штубер, опять Штубер?! Откуда он взялся?» Неужели водоворотом войны к этому берегу снова прибило того самого Штубера, с которым ему пришлось сразиться возле 120‑го дота? А может, это гестапо использует фамилию оберштурмфюрера, чтобы показать, что им обо мне все известно?

— Я тоже не пойму, чего они добиваются, — вздохнул старик. — Да и стоит ли мозги сушить? Порви эту писанину и возвращайся в лагерь.

— Возвратиться мы всегда успеем.

— А ведь, похоже, они о тебе действительно все знают, — развел руками старик, проникнувшись его сомнениями. — И что у меня прятался, и про Крамарчука. И что вы с сержантом похожи между собой. Но только ты мне вот что скажи: как они узнали обо всем этом? Кто вас выследил, кто выдал?

— Кто выследил — это уже не тайна. Кравчук. Тот самый. Из вашего села. Давнишний агент гестапо. Я уже послал ребят, чтобы «отблагодарили» его за услуги фашистам.

— Да ну брось — Кравчук?! Он мне родственником приходится.

— Значит, отныне одним родственником у вас будет меньше. Только сейчас меня интересует не Кравчук, а Штубер. Почему вдруг он решил написать? На что рассчитывает?

— Западня это — вот что я тебе скажу. Схватят и замучают.

— Но ведь почему-то же Штубер уверен, что я могу вот так вот взять и заявиться в крепость… Кстати, много их там, этих самых «Рыцарей Черного леса»?

— Разве сосчитаешь? Видел с десяток. Но всех наверняка с полсотни. Меня привезли из гестапо. Думал, что там, под крепостной стеной, и расстреляют. Даже как-то душевно успокоился. Знаешь, смерть под крепостной стеной — это все же по-солдатски. А то ведь могли и повесить. Как паршивого конокрада.

— Смерть тоже должна быть человеческой, — согласился Беркут. — Кстати, какой из себя этот Штубер?

Лесич, как мог, описал ему внешность эсэсовца. И хотя описание это оказалось довольно скудным, лейтенант сразу же признал в нем того офицера, с которым судьба уже не раз сводила его в прошлом.

* * *

Несколько минут Андрей нервно прохаживался взад-вперед по лесной тропинке, размышляя над предложением Штубера. Он понимал, что эсэсовец опять попытается завербовать его. Только надежда на то, что удастся завербовать Беркута, могла заставить гауптштурмфюрера написать это письмо и освободить старика. Так что здесь все вроде бы прояснилось. Но Беркуту этого уже было недостаточно. Он хотел, наконец, понять, что за человек сам Штубер. Понять его взгляды, характер. И еще… Это какие же надо иметь полномочия, чтобы для такой незначительной операции, как передача письма, освободить из когтей гестапо человека, помогавшего партизанскому командиру! Может, действительно встретиться с ним и попытаться убедить, что воевать за бредовые идеи Гитлера уже не имеет никакого смысла? Или там же, во время встречи, пристрелить. Слишком уж затянулось это их знакомство. Слишком затянулось.

— Все. Похоронили, — подошел к нему Мазовецкий. — Водителя здесь или?…

— Пока не трогать, — перебил его Беркут.

— А что пишут нам офицеры СС? Приглашают на офицерскую вечеринку? Или сразу же предлагают должности в абвере?

— Ближе к офицерской вечеринке.

— Тогда тебе придется сменить мундир. На парадный.

— Тебе тоже. Мне милостиво разрешают взять с собой ординарца, роль которого мог бы исполнять хотя бы ты. Так что есть реальная возможность наведаться в расположение «Рыцарей Черного леса» — отряда особого назначения.

— Очередная зондеркоманда по борьбе с партизанами, — кивнул Мазовецкий. — Обожают громкие названия: «Викинг», «Мертвая голова»… Постой-постой, ты что?… Ты отважишься на этот визит?

— Почему бы и не отважиться? — резко спросил Беркут. — Почему гауптштурмфюрер, написавший это письмо, допускает такую возможность, а ты нет?

— Потому что гауптштурмфюрер рассчитывает на склонность господина Беркута к всевозможным военным авантюрам… — и, немного помолчав, добавил: — Однако учти, что рассчитывает он на это как на приманку. В данном случае твоя храбрость может оказаться слабостью, которая неминуемо погубит тебя.

— Ну и черт со мной. Поехали.

— Не сходи с ума.

— Трусишь? Не принуждаю.

Завидев Беркута, водитель, стоявший у передка машины, робко отступил к дверце и подобострастно согнулся в полупоклоне. Он понимал, что его жизнь зависит сейчас только от воли оберштурмфюрера.

— Теперь — к крепости. Условия те же: жизнь — за выдержку и мудрость. — Лейтенант уже был уверен, что водитель догадывается, с кем имеет дело. Правда, не может взять в толк, как среди партизан оказался немец, оберштурмфюрер СС, но это не так уж и важно для него. — Садитесь, — приказал своим бойцам.

— Мне тоже? — негромко спросил Лесич.

— Не стоит. Берите карабин и отправляйтесь в лагерь. В Марищи, — добавил уже шепотом. — Возле каменных столбов, над ручьем. Дорогу найдете. Пока стемнеет — будете на месте.

— Неужели поедешь к ним? Не делай этого, сынок. И сам пропадешь, и ребят…

— И ребят… — вздохнул Беркут. — Тоже верно. Вот что: Готванюк и Костенко, проведете Клима Васильевича к лагерю. А вы, Колар и Мазовецкий, — в машину.

Мазовецкий недоверчиво посмотрел на Беркута, сокрушенно покачал головой и пробормотал что-то по-польски.

— Нет, если не хочешь… — начал было Беркут.

— Я — строевой офицер, — с достоинством ответил Мазовецкий. — И не терплю авантюр. Но я перестал бы считать себя офицером, если бы не попытался помочь тебе. Кроме того, я привык исполнять приказы.

— Не авантюра это, Мазовецкий. Просто я не хочу, чтобы этот фашист и его паршивые «рыцари» считали Беркута трусом. Дело тут не во мне, а в легенде о Беркуте и его группе. Легенду нужно уважать. Она — наш союзник.

На «арене» между башней и стеной все еще продолжались «бои». Наблюдая за ними, гауптштурмфюрер Штубер открыл для себя, что его «гладиаторы» подготовлены к подобным схваткам намного хуже, чем он предполагал. Очень плохо подготовлены. А в работе, которой им предстоит заниматься, это чревато самыми неприятными последствиями. Вот пленные — те держатся неплохо. Во всяком случае, пока… Хотя с первого взгляда видно, что ни один из них не имеет специальной подготовки. И в лагере для пленных, как верно заметил Зебольд, кормят несколько хуже, чем в силезских ресторанах.

Он специально устраивал эти «гладиаторские бои» с наиболее сильными и выносливыми пленными. Особенно важны они были для немцев. Его солдаты должны почувствовать, осознать, с кем, какими людьми, какими характерами им придется иметь дело. По существу, эти схватки задуманы не столько как физическая тренировка, сколько попытка преодолеть психологический барьер.

Неожиданно ожил телефон. Еще раз взглянув на сцепившихся Звонаря и русоволосого пленного, Штубер подошел к столу и поднял трубку.