Волчий билет. Пир во время чумы - Николай Леонов

– Олигарх по-сегодняшнему, – сказал Горстков. – Ну, род занятий у нас, можно сказать, один – финансы. Личных отношений не поддерживаем, видимся редко, я для него пожилой старомодный человек, не более того.

– А он для вас? – спросил Гуров.

– Молодой… А вы не гибелью его сына интересуетесь? Впрочем, не такой он, Сергеев, и молодой, если сыну за двадцать. – Горстков помолчал. – Ничего о Сергееве, к сожалению, сказать не могу.

– Спасибо, что истратили на меня время.

– Лев Иванович, я вас жду, хозяйка будет рада.

– Скажите, Юрий Карлович, почему Сергееву надо, чтобы я дал заключение, что его сына убили, а не произошел несчастный случай? – спросил Гуров.

– Хочет выглядеть жертвой? – предположил магнат.

– Слабо, недостаточно, еще раз спасибо, в ближайшее время позвоню.

– Всего доброго, буду ждать, – ответил Горстков и положил трубку.

Он невысокого мнения о Сергееве, говорить не хочет, понял сыщик и отправился к генералу Орлову.

– Просил не беспокоить, но если нужно… – сказала Верочка.

– Пустяки, девочка, передай шефу, я поехал к Сергееву. Запиши, забудешь.

* * *

Гуров уперся бампером в ворота и не выходил из машины, пока охранник не открыл ворота, проехал на стоянку, вошел в центральный подъезд.

Молодой пенсионер, явно из спецслужб, срисовал Гурова профессиональным взглядом, спросил:

– К Платону Викторовичу?

Гуров придержал вахтера взглядом, недовольно сказал:

– Здороваться следует. Какая квартира?

– Извините. Пятый этаж, квартира четырнадцать, – быстро ответил охранник, подтянулся, оправил пиджак, из-под которого выпирала кобура пистолета.

– Разгильдяй, – обронил Гуров и прошел к лифту.

Сыщик не любил отставников, которые пошли в услужение, просиживали штаны, листая газеты. По его мнению, опер должен и на пенсии оставаться опером, знающие люди были нужны, возьми Котова и Нестеренко. Но, если бог не дал, никто не даст, и этот мог служить где и кем угодно, спокойствие для него главное в жизни. Так чего тогда богатенькие плачут, что их стреляют. Сами воруют, делят, обманывают, охраняет их черт знает кто.

Сыщик только вышел из лифта, как одна из дверей открылась, на пороге стояла девушка в фартучке и наколочке.

– Здравствуйте, Лев Иванович, вас ждут. – Она склонила головку и посторонилась.

– Здравствуйте, – сухо ответил Гуров и вошел в огромную комнату-залу, вытер о ковер ноги, оглянулся, не выдержал и сказал: – Здесь семью поселить можно.

– Были бедные, и были богатые, – неожиданно ответила служанка уверенным тоном. – Так было, так всегда будет.

Гуров резко повернулся, посмотрел девушке в глаза, оценил фигуру и ноги, неожиданно взял за плечи, поцеловал в щеку, сказал:

– Умница. Веди меня, иначе заблужусь.

– Хотелось бы мне вам пощечину отвесить, – сказала девушка и пошла вперед.

– Не посмеешь, – усмехнулся Гуров.

– Это почему же? – Они миновали одну комнату, свернули в другую.

– Потому что чувствуешь: поцеловали тебя не как служанку, а как красивую находчивую девушку.

– Но вы больше не рискуйте. – Она постучала в огромную резную дверь.

– Входите, я жду! – ответил мужской голос.

Дверь открылась, и навстречу вышел кудрявый полный мужчина, примерно ровесник Гурова, протянул руку.

– Здравствуйте, спасибо, что выбрали время.

– Это моя работа, – сухо ответил Гуров, быстро оглядывая просторный кабинет, два окна, гобелены на стенах, массивную кожаную мебель. В открытом баре разнокалиберные бутылки, от хозяина не попахивало – несло, как из подворотни.

– Лев Иванович, что налить? – спросил хозяин.

– Виски. Лед необязательно. Сами, извините, пока воздержитесь. – Гуров интуитивно чувствовал, что разговаривать следует именно так.

– Хорошо. Я лишь символически. За Антона…

Сергеев налил в один стакан серьезно, в другой лишь капнул, перекрестился и выпил. Гуров выпил свой стакан залпом, как в подворотне, отставил, бросил в рот орешек, закурил, присел на подлокотник кресла, открыто оглядел хозяина. Одет был хозяин небрежно и некрасиво. А вот часы на нем были на ремешке и изящные.

– Вы словно оцениваете и осуждаете меня. – Сергеев криво усмехнулся.

– Так оно и есть. – Гуров взял со стола пепельницу.

– У меня горе. – Хозяин собрался всхлипнуть, но Гуров быстро сказал:

– Не надо. Я видел столько горя, вас утопить можно. Что означают бесчисленные звонки? Что вы хотите услышать от меня?

– Звонки? – Хозяин растерялся. – Видимо, друзья возмущены. А если бы вашего сына средь бела дня сбросили с крыши?

Гуров молчал, покачивал ногой в сверкающем ботинке.

– Что вы молчите? – Истерика из голоса хозяина исчезла. – Или вы, как истинный милиционер, станете утверждать, что Антон упал? Произошел несчастный случай?

– Не буду, – ответил Гуров. – Почему вы говорите только о сыне? Была еще девушка.

Вопрос о девушке Сергеев проигнорировал, повысил голос:

– Человек упал с крыши. Это либо несчастный случай, либо убийство. Если не первое, которое вы сами отрицаете, значит, второе. Я не желаю, чтобы создавалась следственная бригада, которая годами разыскивала бы убийцу. Мне сказали, вы лучший сыщик России. Найдите убийц, я вас отблагодарю.

– Кто вам назвал мое имя? – спросил Гуров.

– Не имеет значения, да я сейчас уже и не помню.

– Здравствуйте, – сказала вошедшая в комнату молодая элегантная женщина. – Платон, в подобном виде неприлично принимать гостей, тем более вести деловые разговоры.

– Моя жена и надсмотрщик, – усмехнулся хозяин. – Отзывается на кличку Лялек.

– Извините. – Хозяйка кивнула Гурову. – Минуточку. – Она жестко, чего трудно было ожидать от хрупкой женщины, взяла мужа под руку, вывела из кабинета, где-то хлопнула дверь.

Вскоре хозяйка вернулась, протянула руку, сказала:

– Здравствуйте, Лев Иванович, много о вас слышала. Меня зовут Вера Кузьминична. Извините, в трезвом состоянии он почти приличный человек, – в ее голосе чувствовалось превосходство, даже жалость. – Вот такая у нас беда. Как вы понимаете, я никак не могла быть матерью Тоши. Он мой пасынок, но я его любила и сейчас с удовольствием бы напилась, но возможности такой лишена.

Гуров кивнул, погасил сигарету.

– Считайте, что я все полагающиеся слова сказал. В моей работе смерть – дело довольно обыденное, я не хочу фальшивить. Бог меня простит. – Он достал сигареты, спросил: – При вас курят?