Золотая ослица - Елена Черникова

- Кощунствуем? - еще тише прошептала она.

- Я бы не сказал... - он внезапно отпрянул, кинулся к своей подушке, сорвал ее с места, лихорадочно разворошил простыни, отбросил одеяло, прыгнул на пол, обыскал все зримые поверхности комнаты.

- Что? - испуганно воскликнула она, когда побелевший, страшно дрожа, он упал возле нее на раздерганное ложе.

- Я потерял свой нательный крест, - внятно ответил он, неотрывно глядя в высокий лепной потолок.

- Вот оно что... - успокоилась она и потянулась вниз, за одеялом. - А мой невредим и на месте: вон на столе, в шкатулке.

- Он, дорогуша, нательный, а не настольный.

- Меня крестили позавчера, вместе с дочерью. Ей очень все понравилось, она дернула за цепочку и порвала. Вчера утром у ювелира я запаяла цепочку, днем встретилась с тобой, - объяснила она, закутываясь в одеяло неторопливыми движениями, как бы в рассуждении - надо ли предложить кутаться и ему.

Он отодвинулся - не надо, жарко, но спохватился и положил отяжелевшую руку на подушку над ее головой.

- Говоришь, м. Значит - по грехам нашим, - сказал он тоном последнего покоя, каким диктуют, подумала она, завещания. - И причины, говоришь, нету. И треугольника не будет, говоришь. Все знаешь. А он, я сейчас вспомнил, рассказывал мне про тебя.

- А мне - про тебя.

Они встали; молча перестелили постель со всей обстоятельной домовитостью, на какую только были готовы, легли, обхватили друг друга и еще долго молчали, пораженные громом мгновенных и навечных утрат. А потом он спросил:

- Что же нам делать?

- Что с тобой... - ответила она, засыпая на его покорном плече.

...Ли повела плечами - можно сказать так. Но можно и так: ее передернуло. Попутчик выразил изумление.

- Спасибо, голубчик, - вздохнула Ли. - Мне наконец понравилось. Тут есть нелогичность настоящего чувства, точнее - начала. Первого дня. Когда еще никто никому ничего... Все еще живы, открытия радостны, объятия боязливы и немного нахальны. Вы напомнили мне одну мысль, которая давно беспокоила меня, но я не знала - куда ее деть, с кем поделиться. Она малопригодна для дележа. Но вам я скажу. Слушайте. Это и добавит чуть-чуть к первому поцелую. И к первому мужчине.

* * *

...Помните, меня изуродовали медики и побрела я по миру какая есть. Хотя я сама была виновата: подставилась под бульдозер своих чувств, раскапризничалась: подайте мне этого. А не того. Я хочу.

Она хочет! Внимание, внимание! Раззудись, плечо!..

Я поняла, что до поры до времени я не получу Н. Моя ближайшая подруга, свет очей моих, однажды спросила меня: кто из мальчиков в классе кажется мне лучшим. Я честно и без рассуждений ответила, что Н. Обратите тут внимание на подругу, это не последний человек в истории, а прямо-таки из первых и основополагающих. Одним жестом в детстве она решила пять судеб. И даже больше. Скоро доберемся.

Книжек разных я читала, как вы понимаете, прорву. Тысяча и одна ночь не произвели на меня особого впечатления. Особенно сцена с жемчужиной несверленой, которая торжественным слогом становится сверленой. Все эти жемчужины и неграненые алмазы россыпями попадались мне на глаза в школе, ежедневно. В кадр неизменно попадали то прыщи на щеках их, то чулки гармошкой, то мокрые подмышками платья с белыми разводами еще позавчерашней соли, и на закуску всегда и только для вас - запахи. Толпа провинциальных девственниц с портфелями - это, мягко скажем, сильное воспоминание. Одна девушка у нас в классе резко отличалась от других по всем указанным параметрам, она была красавица, умница, спортсменка, и именно ее все время пытался погладить по спине мой вожделенный Н. Я не обижалась на эту девушку. Во-первых, грех было ее не погладить - она была хорошая. Во-вторых, любя меня и дружа со мной, девушка не кокетничала с Н. Эта девушка была тот изумительный редкий экземпляр женщины с головой, о котором только и следует мечтать мужчине с головой.

А моя ближайшая подруга, ну которая свет очей моих, наперсница, роднее родной сестры, ничуть не стеснялась быть жемчужиной несверленой. По всем статьям. Но я так любила ее, что в ее случае мне было наплевать на особенности ее ауры и вида.

Как-то весной мальчик из нашей семиголовой компании принес мне в дом машинописный текст, какую-то седьмую через плохую копирку неразбериху, и сказал, что это очень важное произведение. Надо бы попытаться расшифровать и перепечатать на всех наших. Мальчик знал, что у меня есть пишущая машинка и терпение. Я согласилась и взялась за дело. "Мужчина лежит на боку, обхватив бедрами..." Что за чертовщина! Вгляделась с особым вниманием: батюшки, да это же древнеиндийская инструкция куда что засовывать и каким приемом целовать! Ну-ка, ну-ка!!!

С большим душевным подъемом и чувством глубокого удовлетворения...

Работа была выполнена в три дня, и наша компания стала обладательницей свежеперепечатанного многостраничного "Трактата о любви". Мы на день-другой расстались, углубившись в изучение. Нам всё очень понравилось, всё очень подходило. Были проблемы - что делать с накопленными знаниями. Не друг с другом же пробовать. Для этого мы были уже довольно родные люди, да и читали хором, да и с юмором у нас все в порядке. Ну да ничего, отложили до будущих времен. Девочки отложили до своих официальных замужеств, мальчики - кто как; испытания я позже проводила только с одним из них. Остальные трое живут непознанными мною.

Но тогда весной, по прочтении "Трактата", мне пришлось туго. Мало того, что всё рекомендованное в его поэтичных главах я и раньше себе хорошо представляла, - откровенность изложения очень импонировала моему распухшему от мечтаний мозгу. У меня появился друг-враг - Текст. Об Этом. Каждая его запятая, даже контуры каждой страницы, все до единой интонации - навек впечатались в меня. Или, сказать точнее, проявились, проступили из первобытной несловесной тьмы - и великая тема заговорила словами и образами. Ждать ее развития дольше было немыслимо.

Мы заканчивали школу. Оставалось выпить за это дело шампанского, сплясать в красивом платье и уйти во взрослую жизнь. Возлюбленный Н успешно оставался недосягаемым, это ровно и неотступно болело, притерпеться не удавалось. Как-то под вечер в начале июня ко мне зашел один из наших. О ту пору он был влюблен в мою лучшую подругу, ну которая свет очей.

- Послушай, - сказал он, - пойдем прогуляемся. Очень поговорить надо.

Мы вышли. Было еще светло, тихо. Гуляем. Он и говорит:

- Мне срочно нужно научиться целоваться по-настоящему. Мне очень нравится (естественно, тут звучит имя света моих очей), но я боюсь опростоволоситься. Не могла бы ты мне помочь? Я тебе доверяю, ты мой лучший друг.

- Давай, - отвечаю, - научу. Для друга-то...

Тут я и о подруге подумала. Она и знать-то не будет, а польза какая, может, и выйдет.

Мы спустились к реке, сели на лавочку, покурили, подождали темноты. Когда появились первые слабые звезды, я пересела к нему на колени, обняла за голову и поцеловала тысячу раз и по-разному. И просто так, и не просто так. И совсем непросто. Когда он замурлыкал и сказал, что все понял, я вернулась на лавочку, а он лег затылком ко мне на колени и стал разглядывать ночное небо. Молча.