Зов Уршада - Виталий Сертаков

И почти сразу в тишине и темноте со всех сторон потек нежный хруст. Это, скованные формулой льда, разбились прозрачные окна-стены в нашей гостеприимной таверне. Окна еще осыпались хрустальным дождем, когда я подхватила корзину с окоченевшим нюхачом, подхватила перевертыша и выскользнула во мрак.

— Главное для нас — не привлекать внимания! — стуча зубами, передразнил нюхача Кой-Кой.

Рахмани с сожалением вернулся из страны грез в белую ночь четвертой тверди.

…Этот город не превосходил ожиданий, он оказался совсем иным, абсолютно чужим и непонятным. Он был громаден, много больше императорского Рима, а крупнее селения на всех трех твердях Саади не встречал. Разве что Вавилон, но тот разбросан, как множество деревень. Или Бомбей, больше похожий на мусорную кучу, с торчащими из нее резными мандирами Шивы. Или пирамидальные селения инков, в которых никто не бывал…

Сердце Ловца колотилось так, будто он снова вернулся во времена ученичества и Слепые старцы вновь знакомили его с тайным лабиринтом под священными склепами. Феерический бриг у пристани, на который указал Снорри, носил гордое латинское имя «Принцесса». С его борта доносилась прусская речь. Сразу за «Принцессой» на ночевку пристроились два боевых драккара с письменами руссов на серых бортах, Рахмани потребовалось несколько песчинок, чтобы угадать скрытые под тканью пушки и прочесть названия кораблей. «Стремительный» и «Надежный», что бы это могло означать?..

— Так мы попали во владения склавенов, дом Саади? — Паучок взволнованно обнюхивал пустую бумажную коробочку. — Повсюду — их забавные письмена, и повсюду бредущие медведи. Но у меня крепнут опасения, дом Саади, что сей прекрасный город захвачен враждебными чужаками…

— Почему ты так решил?

— Очень просто, дом Саади. Смотри, в этой коробочке хранился табак, тут много таких валяется. Смотри, на языке руссов надпись: «Курение — причина раковых заболеваний». Я не знаю, что означает эта страшная формула, однако, заметь, выше идет не менее ужасающая надпись на языке Лондиниума. «Королевский размер». Что это может означать? Или вон, на полотнище, эта страдающая женщина, там, между домов… на ложе для пыток, почти раздетая… Там написано латынью «bolivspine net»… Наверняка эта нечестивица оскорбила кого-то из захватчиков или убила сатрапа. Ее прибили к железному столу, в назидание другим… Дом Саади, ты когда-нибудь слышал о том, чтобы народ свободной страны добровольно окружал себя магическими формулами на языке исконных врагов? Ни в Брезе, ни в Гагене я не встречал табличек на языке руссов или сербов…

— Действительно странно… — встревожился Ловец. — Неужели на четвертой тверди руссов покорили британцы или пруссаки?

— Дом Саади, ты можешь разобрать, что там за надпись сверкает?.. Да, вон там, читай, на прекрасном розовом дворце!

Рахмани перечитал надпись трижды, но не смог постичь секретный смысл мантр. Светящаяся надпись гласила: «Жилетт — лучше для мужчины нет!» Чуть дальше, над поворотом мокрой дороги, колыхалось белое полотнище: «Нет коланизации! Квас Никола…»

— Когда-то боярин Василий угощал меня древним напитком руссов, — задумался Саади. — Видимо, во владениях великого Мегафона, Квас Никола — это один из божественных принцев… раз его имя ткут на уличных коврах…

Язык с уличных ковров очень походил на язык руссов, оставалось услышать речь хотя бы одного местного обитателя. Рахмани и Снорри спустились с моста, впереди забрезжила широкая поляна, усаженная рядами красивых одинаковых деревьев. Мимо гранитных пристаней неторопливо ползли плоские баркасы, заполненные бревнами. У них тоже не было видимых источников силы.

— Каким богатством обладают здешние купцы, если они содержат по триста барж с корабельным лесом! — отозвался водомер. — Гляди, дом Саади, там собор с крестом. Они здесь тоже верят в крест…

Рахмани нагнулся и потрогал шершавое черное покрытие дороги. Ловец впервые встречал столь плотное и твердое покрытие, похожее на запекшуюся отрыжку вулкана. Откуда-то доносились выкрики, музыка, рев, стук и писк.

«Хочу я замуж, замуж хочу!..» — вдруг отчетливо пропели женские голоса из нутра пролетающей повозки. Рахмани вздрогнул. Он попытался представить, смогла бы незамужняя девушка народа парсов публично спеть такие слова. Он шагал и размышлял, что же происходит здесь с потоками силы. Заговоры и молитвы действовали, но с опозданием и требовали серьезных усилий. Скажем, элементарный «колпак тепла», которым Саади решил окружить дрожавшего водомера, его самого вогнал в пот. Саади даже разволновался, не покинул ли его брат-огонь, но, к счастью, молнии послушно заструились между пальцами.

— О боги, как здесь противно и сыро, — хныкал человек-паук, приплясывая на перилах набережной.

Даже в «колпаке тепла» он замерзал.

Рахмани потрогал гранит. Ему припомнились сырые своды склепа, куда заточили его суровые Учителя. Надоедливый водомер замерзал даже возле костра, а юному Саади пришлось провести месяцы в полном мраке, прежде чем Слепые старцы призвали его…

Прежде чем он сумел сам покинуть каменный мешок.

Юноше позволили взять кошму, две циновки, кувшин с маслом и кувшин с водой. После того как лег на место последний камень, обмазанный яичным раствором, ни малейший звук, за исключением капели подземного дождя, не достигал его ушей. Ни единый лучик света не пробивался сквозь толщу скалы. Во время обряда Тишины и за неделю до него запрещалось принимать любую пищу. Следовало сесть на соломенное ложе полностью очищенным и свободным от желаний.

Спустя примерно неделю пребывания в склепе Рахмани услышал первый звук. Точнее, ему приснилось, что он слышит звук. Будущий воин давно не спал крепко, а периодически дремал, то окунаясь в странные обрывочные сны, то возвращаясь в промозглый мрак. Заснуть полноценным сном мешал холод и голод. Саади убеждал себя, что легко вынесет одиночество, что с детства он и так привык подолгу оставаться без еды, а большой кувшин воды можно растянуть и на два месяца…

Но реальность оказалась страшнее. Дело в том, что человек никогда не бывает полностью один, его мозг тут же начинают выгрызать печальные сны прошедшего и самые мерзкие воспоминания.

— Ты должен раствориться в будущем, а не в прошлом, — напутствовал Рахмани старец. — Каждая мысль о будущем несет в себе частицу будущего. В мире все крепко связано, не забывай это. Когда ты позволяешь своему слабому естеству растворяться в муках прошлого, ты скатываешься вниз по ступеням, которые с таким трудом недавно преодолел. Прошлое растворяет и размягчает твой ум, как корова размягчает кору в мягкую жвачку. Живи будущим, представляй себе лучшее, что должно с тобой произойти, и лучшее непременно прилипнет к тебе…

Первый звук во мраке Рахмани принял за далекий раскатистый смех. Он мгновенно проснулся, ощупал свои ледяные волосы, встал и запрыгал, разминая окоченевшие ноги. Неделя — это он так предполагал. А может быть, намного больше?