Зов Уршада - Виталий Сертаков

Вскоре он понял свою ошибку. Не следовало так реагировать на звук. Тем более что это мог быть совсем не звук извне. Ему с таким огромным трудом удалось успокоить буйную фантазию, подчинить ее спокойному падению капель, и вот — все разрушено в одно мгновение!

Во мраке нет часов и ориентиров. Иногда Рахмани впадал в панику, уверенный, что о нем забыли. Порой ему казалось, что наверху затеялась война, что верные псы султана вырезали город, и некому уже спуститься в лабиринт, чтобы освободить его из заточения. Однако спустя какое-то время он принимался стыдить себя за малодушие и вызывал в памяти благородный образ отца. Мудрый Учитель назвал его «воином», но ничего не ответил на вопросы о будущем. Что бы это могло значить?

Воин. Это понятно, убеждал себя Рахмаки, Но в их клане каждый взрослый мужчина — это всегда воин, иначе не может и быть. Парсы вынуждены вечно спать с сэлэмом под кошмой, поскольку нет спокойствия под сапогом Омара. Каждый юноша в клане Саади с четырех лет привыкает к седлу коня, верблюда и винторогого. С шести лет каждый юноша учится стрельбе и носит при себе крохотный кинжал. Когда наступает время совершеннолетия, юноши дают клятву брату-огню…

Нет. Учитель имел в виду иное.

Чем дольше Рахмани постигал сущность обряда Тишины, тем спокойнее он становился. Он убедил себя, что выйти наружу все равно невозможно. Он устал думать о голодной смерти, и, как только он забыл о ней, сразу стало легче. Он прекратил пялиться во мрак, вместо этого совсем закрыл глаза.

И стало легче вдвойне. Непостижимым образом он ощутил внутренние размеры своего склепа, все трещины, изгибы и изломы, окружавшие его. Осторожно продвигаясь вдоль своего холодного жилища, он нащупал в камне выемку и нашел в ней слабый ручеек. Чистая вода почти беззвучной змейкой скользила во мраке и очень скоро убегала в расщелину. Потом он нашел шнур, свисавший с потолка, но даже не обрадовался. К кончику шнура была привязана крохотная гирька. Таким образом, Слепые старцы все предусмотрели. Без еды послушник мог продержаться и сотню восходов Короны, а поддавшись панике, всегда мог дернуть шнур. Наверняка, дернув шнур, можно было вызвать помощь.

И навсегда лишиться права на последующие ступени восхождения…

Через тысячу ударов сердца далекий рокочущий звук, похожий на смех, повторился. В этот раз Рахмани воспринял его спокойно. Если темным демонам угодно его испытывать, он готов.

«Думай о будущем, представляй лучшее…»

«Аша Вашихта, Аша Вашихта, направь меня…»

Скатилась еще тысяча песчинок, и однажды, зависнув между сном и явью, Саади ощутил прикосновение. Он не испугался его, а даже обрадовался, как будто ждал заранее. Это не могло быть прикосновением крысы или насекомого. Любое живое существо он услышал бы заранее.

Рахмани ощутил прикосновение изнутри. Но он не вскочил и не принялся звать Учителя, как поступил бы немногим ранее. Последние две недели во мраке изменили его. От голода его чувства предельно обострились. В полной тишине он постепенно растворил мысли. Теперь они не концентрировались на каком-то одном предмете, не причиняли ему боль и обиду, а, напротив, окружали его сущность теплым шарообразным облаком. Он точно знал, когда всходит и заходит Корона, хотя от дневного зноя его отделяли сотни локтей скальной породы. Он стал слышать журчание родников на дне подземного озера, скрежет мышиных когтей, писк землероек и мягкие шаги босых ног по истертым ступеням. Но скатилась еще не одна тысяча песчинок, пока звуки не начали раздражать его.

Рахмани позволил самому краю сознания немножко обрадоваться. Он двигался верным путем, Учитель предупреждал его. Самое полное созерцание себя, когда смотришь в любую сторону, но видишь лишь безмятежную поверхность озера, достигается не сразу. Вначале человек поневоле ищет звуков и света, такова уж его слабая порода. Затем звук и свет мешают ему, и лишь на высшей ступени истинному посвященному становится все равно. Ничто не может прервать его созерцания.

И становятся не нужны глаза.

Прикосновение повторилось.

Это был голос Учителя. Но звучал он не снаружи, а внутри, словно пробирался сквозь запутанный лабиринт, то отражаясь дважды, то проваливаясь, то затухая.

«Хорошо, мы давно ждали, когда юный дом Саади проснется. — Внутренняя улыбка Учителя была подобна поглаживанию кошачьей лапки. — Однако ты еще не пробудился окончательно. Твой разум спит, придавленный слоями глупости. Но не обижайся. Это не твоя глупость, это мрак, накопленный до тебя тысячами поколений… Попытайся ответить мне, Рахмани»

Рахмани по привычке разжал запекшиеся пересохшие губы и сразу понял, что делать этого не следовало. Точно холодная песчаная волна ударила его в лицо и в грудь, он задохнулся от недостатка воздуха и больно стукнулся затылком о ледяные камни. А голос Учителя пропал.

Рахмани проклинал себя, пока Корона не покинула страну парсов. Естественно, он сам виноват: открыл рот, впустил в себя силу злых асуров, не сумел сосредоточиться. Потом до ученика дошло, что, чем дольше он переживает неудачу, тем дольше он не услышит Учителя.

И он успокоил сердце. Наверное, прошла еще неделя. Без пищи он ослабел настолько, что вряд ли сумел бы самостоятельно пройти несколько шагов. Сил хватало лишь для того, чтобы пить из ручейка. Однако, чем хуже чувствовало себя тело, тем яснее становился ум.

«Хорошо, Рахмани… — на сей раз с ним говорили сразу несколько старцев, в том числе и Учитель. Их голоса звучали звонко и чисто, но совсем не как голоса людей. Каждый голос был подобен шуршанию лепестков или пению цветка на ветру. — Хорошо, твой отец будет гордиться тобой. Теперь ты сумеешь ответить сам, как надлежит тебе поступить…»

«Да, я вижу свой путь… — ответил он, не разжимая губ, и молчаливая речь далась ему на удивление легко. — Я стану воином, я побратаюсь с братом-огнем, я буду искать…»

«Зачем тебе становиться воином, Рахмани? Это трудный путь, на этом пути ты никогда не обретешь покой…»

«Я буду искать четвертую твердь…»

«Многие начнут охотиться за тобой, Рахмани».

«Я отправлюсь туда, куда пошлет меня храм. Я стану его оружием, его глазами и ушами…»

«Зачем нам четвертая твердь, Рахмани?»

«Там мы обретем утерянную честь мира».

«А если утерянная честь не сохранилась? Если ты проведешь всю жизнь в поисках?»

Саади вовремя ощутил подвох в последнем вопросе Учителя. Старцы беспокоились, не овладела ли им гордыня, не помутила ли его разум внезапная радость.

«Учитель, я слеп и глух перед божественным ликом Авесты. Я готов к тому, что начертано в Книге ушедших. Я готов к тому, что начертано вами на серой паутине. Покажите мне дорогу к свету, и я пройду ее во славу храма…»

«Во славу храма… — как эхо, откликнулись Слепые старцы. — Если в обряде Тишины вырастет новый воин, он отправится в проклятый город Сварга…»

«Нелегко нанять на службу Властителя пепла…»