Вестники Судного дня - Брюс Федоров

Прошло ещё несколько необыкновенно долгих минут.

– А теперь огонь по наступающему противнику, – как эхо, пронесся по линии стрелков приказ батальонного командира. В разнобой защёлкали выстрелы. С флангов и по центру ударили пулемёты. Особенно хорош был пулеметчик справа. Его «Максим» работал зло, четкими короткими очередями, и, видимо, хорошо прижал немцев к земле, потому что их продвижение в этом направлении больше не наблюдалось. И вдруг пулемёт как будто на что-то наткнулся, закашлял и прекратил стрельбу.

– Это что за бардак? Почему расчет справа прекратил стрельбу? Бекетов, давай быстро туда. Проверь обстановку и чтобы у меня пулемёт заработал через пять минут. Ты всё понял? Тогда действуй, – и командир батальона Кондратьев, пригибаясь и придерживая, чтобы не хлопала по бедру, планшетку, побежал в другую сторону, заметив, как бойцы неумело устанавливают противотанковое ружьё.

Со стороны немцев начали посвистывать пули. Сдернув с головы фуражку, то ли для того, чтобы не потерять её на бегу, то ли затем, чтобы немцы не сумели определить в нём офицера, лейтенант Бекетов, периодически останавливаясь и припадая на одно колено, довольно быстро перебежками добрался до правого фланга рубежа обороны батальона.

– В чем дело, почему прекратили стрельбу? – ещё на бегу крикнул он. «Максим» стоял на своем месте с заправленной лентой. Молодые бойцы, как галчата, сбились в кучу и лишь с испугом таращили глаза на подбежавшего к ним малознакомого лейтенанта. Потом один из них показал на что-то неподвижное, лежавшее в стороне от позиции и прикрытое похожим на серое армейское одеяло покрывалом.

– Это что ещё такое? – Бекетов резко сдернул покрывало. Перед ним на земле лежало тело мертвого красноармейца с окровавленной пробитой головой.

– Немцы? – Фёдор обернулся к бойцам.

– Никак нет, – срывающимся голосом ответил один из них, который лицом и выправкой казался постарше других. – Это сделал наш комвзвода, лейтенант Жулеба. Он достал наган и выстрелил сзади в Петро, т. е. рядового Нечипоренко, который вел огонь из пулемёта. Потом навел на нас оружие и сказал, что Нечипоренко враг, и приказал, чтобы мы лежали тихо, и ушёл.

– Куда ушёл? – почти крикнул Фёдор.

– Да куда-то туда, – бойцы дружно и неопределенно махнули руками в сторону. – Мы крайние. Рядом с нами наших войск нет.

– Так почему же вы, олухи, не задержали его или не пристрелили в конце концов?

– Да как же его задержишь? У нас и винтовка одна на всех. Да и не разобрались мы сразу.

С немецкой стороны опять раздались заливистые трели офицерских свистков, поднимавших пехотинцев в атаку. На этот раз немцы изменили тактику и продвигались вперёд рывками, отвоёвывая метр за метром.

– Всем вернуться на свои позиции, – крикнул бойцам Бекетов и сам бросился к пулемёту. – Огонь по готовности, – и, жестко обхватив ручки, вдавил пальцы в гашетку. «Максим» вздрогнул и, дергаясь, стал посылать в сторону врага стаи смертоносных пчёл.

«Значит, Жулеба. Ясно. Перебежчик. Запомню. Найду, гада, – думал Фёдор, не спеша поворачивая ствол пулемета вправо-влево, как добрый косарь, который рано поутру аккуратно выкашивает под корень росистую, налитую соками траву. – Выходит, враг не только впереди, но может быть и сзади, или рядом, такой же, как и ты сам, во всём свой, с улыбками и кубиками в петлицах, но от того ещё более страшный, потому что свой, нераспознанный, непонятый. Ладно, ничего, поймём и это».

Неподготовленная, рассчитанная на показуху немецкая атака не задалась, и солдаты вермахта опять принялись разыскивать что-то носом в сухой, укрытой пожухлыми стеблями степного ковыля земле. Подбадриваемая своими командирами, немецкая пехота стала медленно пятится назад. Стрелковый полк принял первое боевое крещение и выдержал испытание огнём. Настроение в окопах поднялось.

Выслушав доклад лейтенанта Бекетова о событиях на правом фланге, командир батальона Кондратьев, думая о чём-то своем, сказал:

– Ладно, Фёдор, случай с Жулебой – это по твоей части, а пока что надо с ротными поговорить. Думаю, что немцы нас только прощупали и определили слабость наших позиций. Теперь будут давить техникой, а подрывать танки нам практически нечем. Я запросил командира полка, но он не обещает даже «сорокапяток». То ли отстали, то ли потерялись. Сам чёрт не разберёт.

Неожиданно откуда-то сбоку донёсся истошный крик – «Воздух», и почти одновременно с ним всё ближе и ближе один за другим стали раздаваться мощные взрывы. «Летающие карандаши» – «Дорнье», встав в круг, начали методично вспахивать позиции полка. Кругом стоял вой и свист от летящих вниз осколочных бомб и выматывающий душу невообразимый грохот. Голова отказывалась что-либо соображать. Вскинув глаза к небу, Фёдор Бекетов видел только проносящиеся черные кресты и ни одной спасительной красной звездочки. Оставленный без воздушного и артиллерийского прикрытия полк был обречён. Это было ясно даже самому зелёному бойцу-первогодку.

Внезапно всё стихло. Фёдор Бекетов с трудом оторвал себя от земли и присел на корточки. Разевая рот, как выброшенный волной на берег карась, он мотал головой, пытаясь вытряхнуть из неё звенящую глухоту. Перед глазами плавали оранжевые круги, не давая возможности сфокусировать зрение и увидеть, что творится вокруг. Изнутри выворачивало так, что хотелось выплюнуть наружу желудок вместе с кишками, только бы избавиться от этого непереносимого тошнотворного чувства.

«Кажется, жив и цел», – трясущимися руками Фёдор, качаясь и ещё плохо соображая, принялся ощупывать своё тело. Всё было на месте. Даже не ранен. Только сорванная форменная фуражка вместе с лопнувшим от взрывов подбородным ремешком куда-то безвозвратно укатилась. Глаза постепенно восстанавливали способность воспринимать действительность. Картина случившегося становилась яснее, обретая более-менее четкие очертания.

Там, где были полуокопы, возникли завалы из земли и деревьев, смешавшие в бесформенные кучи людей и их оружие. Всюду были разбросаны клочки одежды, разорванные солдатские ботинки, обгоревшие обмотки, оторванные части рук и ног. И сгустки темнеющей на воздухе крови, испятнавшие всё, к чему лейтенант пытался дотянутся.

– Эй, парень, лейтенант, ты живой что ли? Очнись. Встать можешь?

Фёдор с трудом поднял гудящую, как вечевой колокол, голову. В затылок кто-то бесноватый беспрестанно выстукивал барабанными палочками бешенную дробь.

«Это кто надо мной? Может быть, комбат? Похож на него. Но почему он плывёт в облаках? И кто это размахивает кронами берез? Вправо-влево, влево-вправо. И почему шевелятся его губы? Что он хочет сказать мне?»

– Да очнись ты, Бекетов, – командир батальона Павел Кондратьев тряс особиста за плечо. – Да ты, я вижу, контужен. На ноги встать можешь? Вот что. Давай-ка я отведу тебя к тем березками. Там у нас медпункт оборудован, – и, подхватив под руки Фёдора, почти на себе потащил его в мелколесье, где растерянные полковые санинструкторы пытались хоть как-то помочь израненным и умирающим людям. Воздух был наполнен стонами и криками от непереносимой боли. Один катался по земле, другой в беспамятстве срывал с себя наспех наложенные, заскорузлые от пропитавшей их крови бинты. Большинство лежали неподвижно, и лишь иногда шевелились пересохшие губы, произносившие то ли слова молитвы, то ли просьбу – дать живительную влагу. Между многочисленными ранеными метались санитары, обезумевшие от свалившихся на них забот и вида беспредельного человеческого горя, впопыхах на скорую руку пытаясь делать перевязки, приложить к искусанным губам флягу с водой и сказать столь необходимые и столь бесполезные уже для многих слова утешения. Не хватало ни бинтов, ни йода, ни носилок. А со всех сторон бойцы всё подносили и подносили своих иссеченных осколками раненых и погибших товарищей.