Великие романы великих людей - Борис Бурда

Прекрасная легенда, не правда ли? Верьте ей и ни о чем не задумывайтесь – с легендами жизнь красивей и загадочней. Не берите пример с меня, этакого олуха, который все проверяет: я сразу посмотрел даты рождения Наполеона и Марии Мануэлы, увидел, что она была старше Наполеона на 14 лет и, скажем, в 1814 году, после которого Бонапарт пал и их встреча при его дворе стала как минимум маловероятной, ей было 20 лет, а ему 6, и мне стало трудно верить в эту чистую любовь двух маленьких деток. Вот теперь и не могу испытать трогательный и ничем не омраченный восторг от чудесной истории с кольцом, и какая мне от этого польза? Легенды не для того, чтоб им доверяли, и уж тем паче не для того, чтоб их проверяли. Они для ощущения чуда, а как только копнешь чуть поглубже, сразу выясняется, что чудес не бывает, и это всегда печально.

И теперь о самом существенном – о цвете ее волос. В наших краях высок процент славянского и угро-финского населения, так что по-настоящему светлые волосы отнюдь не диковинка. Французы, во всяком случае, в настоящий момент – нация брюнетов, и в блондинках они достаточно мало понимают. Портретов Евгении Монтихо, причем прижизненных и от лучших живописцев того времени, в Интернете навалом, есть даже фото (правда, они фиксируют ее внешность в уже довольно почтенном возрасте) – посмотрите сами и убедитесь, по нашим меркам никакая она не блондинка! Светло-рыжая в крайнем случае, не очень темная шатенка с красивыми голубыми глазами на большинстве портретов. Говорят, что в детстве ее волосы были даже несколько темней, и она подкрашивала их, расчесываясь свинцовым гребнем (помните «Двадцать лет спустя» – там так же делал герцог де Бофор, потому что его борода была рыжевата, а сам он был блондин!). Но в подростковом возрасте ее волосы немного посветлели, и получился действительно эффектный оттенок, который косметологи деликатно называют венецианским, или медно-русым. Императрицу по-иному называть даже неудобно – а что она, рыжая? Рыжая, никаких сомнений, в крайнем случае светло-рыжая. Просто для французов в XIX веке это уже такая редкость и шок, что на некоторых портретах ее все равно рисуют брюнеткой, чтоб не колебать нетленные основы. Все лучше, чем кричать вслед своей королеве «Рыжая-бесстыжая», особенно когда она такая и есть. Этикет – это святое, королевы не какают и уж тем паче рыжими не бывают. Пусть считается блондинкой, что, в конце концов, французы в этом понимают? Блондинка, в конце концов, не цвет волос, а состояние души.

Обычно тираны приходят к власти без всякого переворота, совершенно демократическим путем. Французы хорошо помнили, что при Бонапартах они всех побеждали, без особых угрызений догадываясь, что побежденных при этом еще и грабили. То, что побежденные в итоге объединились и накостыляли бонапартистской Франции по шеям так, что мужчин призывных при императоре возрастов осталось всего ничего, живые быстро забыли, а мертвые не возражали. Может быть, кто-то даже радовался тому, что оставшиеся вдвоем на одного мужика француженки в тисках жесточайшей конкуренции так закусили удила и пустились во все тяжкие, что упрочили за Парижем славу сексуальной столицы мира, – кто знает? Во всяком случае, племянник Наполеона Великого без труда набрал на выборах вчетверо больше занявшего второе место генерала Кавеньяка и стал вполне законным, демократически избранным президентом страны. Как положено, во время выборов он много и громко клялся, что не будет пытаться захватить власть силой, изменить избранный народом государственный строй и пробыть на своем посту более одного четырехлетнего срока, как французская конституции ему и велела. Французы поверили ему и выбрали самого молодого президента за свою историю (всего 40 лет!), да к тому же и единственного президента-холостяка. Президенту быть холостяком можно – забота о наследнике престола с его плеч снята. А вот президенту, не ладящему с парламентом (а Наполеон именно таким и был), править довольно неуютно, и 1852 год, когда по конституции он должен сдать пост и лишиться власти, его нисколько не радовал – шансов на продолжение политической карьеры при существующем строе у президента-неудачника не густо.

Император Наполеон III. Франц Ксавье Винтергальтер. 1857 г.

Но Наполеон решил не ждать рокового 1852 года. 2 декабря 1851 года, в годовщину победы под Аустерлицем, он совершает государственный переворот. Строго говоря, это мятеж, за который положено расстреливать, но для Наполеона это только дополнительный стимул не проигрывать любой ценой. Все опасные политические деятели были арестованы или вынуждены бежать, попытавшиеся 4 декабря выйти на баррикады разогнаны и истреблены с чудовищной жестокостью, войска хватали и расстреливали кого попало, в том числе массу случайных людей, тысячи возможных политических оппонентов высланы на тропические острова с ужасным климатом, где практически всех их добила желтая лихорадка и прочие прелести такого рода. Все это поначалу привело к принятию новой конституции, где президенту добавили полномочий примерно до уровня царя и увеличили срок правления до 10 лет. Сам Наполеон осмелел не сразу – еще в марте 1852 года он активно разглагольствовал на тему сохранения республики как символа забвения и примирения, а в революционный день 7 ноября довел свою революцию до конца, добившись резолюции Сената об обращении Франции в наследственную империю. Референдум об этом Наполеон выиграл с огромным преимуществом, и ровно через год после начала своего переворота он его и закончил, став императором французов Наполеоном III. Почему именно третьим? Формально основания к этому есть: сын Наполеона I, тоже носящий им Наполеон, де-юре с 22 июня по 7 июля 1815 года считался главой французского государства. Но скорее всего, дело просто в том, что наборщики, в спешке печатающие прокламацию Наполеона, неправильно прочли ее последнюю строчку «Да здравствует Наполеон!!!», приняли три восклицательных знака за римскую цифру, и породили из-за этой ошибки Наполеона III¸ у которого уже не было ни времени, ни охоты объяснять, что это просто опечатка. Император-опечатка взошел на престол, а остальное все уже детали.

Интенсивность личной жизни была у Наполеона достаточно высока, когда он еще был простым президентом и даже обыкновенным гражданином, и от провозглашения его императором отнюдь не уменьшилась. Его симпатия и спонсор мисс Говард по-прежнему пользовалась его благосклонностью и только горевала о невозможности быть принятой в Елисейском дворце – бывшая невеста Наполеона принцесса Матильда готова была костьми лечь на ее пути, но не допустить такого. Она даже привлекала для решения своих задач известных актрис – авось Наполеону они понравятся больше мисс Говард. Но ни Мадлен Броан, ни Алиса Ози, ни даже сама великая Рашель с задачей толком не справились – Наполеон в итоге перешел на аристократок, вроде маркизы де Бельбеф и леди Дуглас, да и что ты поделаешь с таким супертемпераментным стрекозлом, которому во время подготовки переворота ввиду эмоционального подъема требовалось две или даже три женщины в день, причем все время разные? После провозглашения Наполеона императором стремление мисс Говард узаконить свою связь только усилилось, но сам Наполеон, хотя и появлялся с ней на всех приемах, отнюдь не торопился делать шаги в этом направлении. Мисс Говард от отчаяния потеряла голову и сама, без официального приглашения явилась на торжественный вечер в Тюильри. Окружение новоиспеченного императора перепугалось до смерти – не то у Наполеона было положение, чтоб желать лишних скандалов. И так уже Николай I в поздравительной телеграмме по случаю его восшествия на престол обратился к нему «Monsier mon ami», то есть «Дорогой друг», вместо принятого между монархами «Monsier mon frère», то есть «Дорогой брат». Если вы считаете, что это мелочь, сразу видно, что вы не государь – ведь этим самым Николай давал понять, что не считает его легитимным государем! Если к таким проблемам вдобавок еще и законного наследника не иметь, дела будут совсем плохи. Но ни племянница королевы Виктории Аделаида фон Гогенлоэ, ни дочь великого герцога Баденского, ни даже принцесса Стефания, внучка неаполитанского короля, замуж за него не спешили – отпрыск официально лишенной престола династии Бонапартов, захвативший трон силой, для них тоже в лучшем случае «mon ami», но никак не «mon frere». Но без жены нет наследника, а без наследника нет династии – надо кого-то искать.