Великие романы великих людей - Борис Бурда

Вернулся он оттуда самовольно и не с добром – высадился с группкой таких же озабоченных в Булони, забросав город листовками, в которых нес существующие власти по кочкам (в общем, было за что) и обещал, что сразу сделает всем хорошо. Жалко ему было, что ли? Отличие его костюма в Булони от того одеяния, в котором он появился в Страсбурге, было разве что в том, что в свою фирменную треуголку он спрятал кусок сырого мяса, чтоб специальный ручной орел опустился ему на плечо. Этот номер не прошел, и скорее всего это было большой удачей – а если бы в голову клюнул или, чего доброго, нагадил? Тем паче и времени-то любоваться на орла у немногочисленных зрителей было немного, потому что первая же воинская часть, которую он начал призывать возвести его на престол, его сразу же повязала и отволокла в узилище. Суд над ним был одновременно более суров и более мягок, чем предыдущий: его приговорили к пожизненному заключению без ограничения прав. Казнить нельзя помиловать, и ставьте запятую сами. Чтоб выполнить этот диковинный приговор, его поселили в крепость Гам, покидать ее не велели, а в остальном не мешали ему совершенно – он принимал там друзей, гулял по всей крепости, только за ее пределы не выходил, писал книги и статьи, агитировал французов, находя для себя довольно много сторонников. В общем, жилось ему там недурно, а когда надоело, он переоделся рабочим и с каким-то бревнышком на плече, как Ленин на субботнике, спокойно унес ноги в Англию. Одним словом, приключений хватало.

Такие любители приключений обычно так же активно любят противоположный пол, и наш мини-Наполеон был в этом плане достойным племянником своего любвеобильного дяди. Расставшись с невинностью при содействии мамочкиной горничной еще в 13 лет, он методично освоил сначала местных пейзанок, потом вскормленных швейцарским шоколадом буржуазок, а чуть попозже – и аристократических путешественниц, стремящихся отдохнуть на горных курортах по полной программе. Когда во Флоренции мамочка представила молодого Наполеона местной красавице, графине Баральини, он так к ней воспылал, что проник в ее дом, нарядившись цветочницей. Как только странно выглядевшая девушка упала перед графиней на колени и начала просить ее о вещах абсолютно нецензурных, та в ужасе позвонила в колокольчик, вбежали слуги и муж, и началась безобразная драка, из которой Наполеон предпочел спастись бегством. Он не простил графу Баральини нанесенных пинков и поставил его в тупик дважды: первый раз, когда вызвал его на дуэль, и второй, когда сам же на нее не явился. Здесь он показал себя очень осторожным, а что он еще и бережлив, показал его роман с певицей Гордон, любовницей того самого полковника Водре, который помогал ему поднять бунт в Страсбурге, – она очень помогла уговорить одного своего любовника участвовать в авантюре второго.

Императрица Евгения. Франц Ксавье Винтергальтер. 1853 г.

Он не скучал даже в заточении в Гаме, где немедленно уговорил тюремную гладильщицу, 22-летнюю Элеонору Вержо, расширить список оказываемых ей услуг, причем настолько, что за шестилетнее заточение стал отцом двух ее сыновей. Да и в изгнании он настолько быстро освоился, что обитательницы излюбленных им публичных домов стали с ужасом ожидать визитов любвеобильного и изобретательного французского принца. Наконец, в Англии он познакомился с некой мисс Говард, заработавшей не очень афишируемыми способами немалое состояние, и стал пользоваться этим состоянием, как своим – влюбленная по уши экс-камелия не возражала. Когда пал Луи-Филипп и Франция стала республикой, Наполеон настолько активно занялся своим пиаром на ее деньги, что прошел в парламент сразу от четырех департаментов. Но мисс Говард напрасно мечтала о том, чтоб узаконить свою связь. Думаете, дело было в ее непрезентабельном прошлом? Скоро вы увидите, что это не так. Все намного серьезнее – она была брюнеткой… Но появилась блондинка, и всем стало ясно, кого же все-таки предпочитают мужчины.

Все считают ее испанкой, и это правильно, но немного неточно. Ее роду положил начало не испанец, а генуэзец Эгидио Бокканегра, посланный на помощь кастильскому государю Альфонсо Справедливому для борьбы с маврами. Храбрый генуэзский адмирал успешно справился с порученным делом, разбил мавританский флот и в итоге так и остался жить в союзной стране. Потомки награжденного за победу высокими титулами флотоводца женились на знатных аристократках с Пиренеев, и к началу XIX века его фамилия выглядела не особенно короткой даже по испанским понятиям. Так что ее полное имя – Мария Эухения Игнасия Августина Палафокс де Гусман Портокарреро и Киркпатрик де Платанаса де Монтихо де Теба – для знатной испанки даже не выглядит слишком длинным. Но обращаться к носительнице столь длинного имени не очень удобно – начнешь ей объяснять, что стоит уйти с проезжей части, так пока закончишь, ее уже карета переедет. Так что давайте называть ее Евгенией, как все в наших краях и делают – имя Эухения в нашей огласовке звучит именно так.

Ее мать, Мария Мануэла Киркпатрик, получившая свою не особенно испанскую фамилию от отца-шотландца, британского консула в Малаге, была, без сомнения, женщиной незаурядной. В частности, ее близким другом был сам Проспер Мериме, человек, мистификация которого обманула самого Пушкина. Александр Сергеевич пересказывал якобы переведенные на французский «Песни западных славян», на полном серьезе считая, что это настоящие народные баллады, а Мериме написал их, даже не побывав на Балканах, чтобы заработать деньги на поездку туда. С матерью Евгении Мериме был более чем дружен – насколько более, говорят разное, но я им свечку не держал, так что просто упомяну, что сама Евгения Мериме чрезвычайно почитала, некоторые даже говорят – «относилась, как к отцу» (пакостных намеков в этом прошу не искать, по возрасту никак не получается). Образование Евгения получила самое лучшее, причем не только в Испании, но еще и в Англии, и во Франции. Кстати, ее учителем французского языка был не кто иной, как сам Стендаль. В общем, начало жизни у девушки удалось.

Евгения, графиня Монтихо. Франц Ксавье Винтергальтер. 1853 г.

Неотъемлемый признак родовитой семьи – семейные предания, и с этим в роду Евгении Монтихо было все в порядке. Одно из них гласило, что в начале века матушка Евгении, будучи еще совсем ребенком, жила в Париже. Ее родители были не только знатными людьми, но и ярыми бонапартистами, и нет ничего удивительного в том, что маленькая Мария Мануэла общалась с маленьким Шарлем-Луи-Наполеоном – их папы и мамы были людьми одного круга. И вот однажды Наполеон, обожавший свою маленькую подружку, преподнес ей букетик фиалок, продетый в золотое кольцо. Только через много лет выяснилось, что это кольцо было тем самым венчальным кольцом императрицы Жозефины, супруги Наполеона Великого, в поисках которого она в свое время перерыла весь дворец. А Мария Мануэла, естественно, презентовала кольцо дочурке Евгении, надеясь, что драгоценный подарок принесет ей счастье. Так в итоге и получилось – Наполеон узнал кольцо, обратил внимание на его носительницу, и история этого кольца немедленно установила между ними некую таинственную связь. Усилила этот чудесный эффект мать, посоветовавшая Евгении почаще украшать себя букетиками фиалок. Вспоминают даже, что именно ее появление на балу с фиалками в волосах и еще одним букетиком фиалок на плече окончательно покорило Наполеона и вдохновило его на официальное предложение руки и сердца.