Окольцованные злом - Феликс Разумовский

Потом он бежал изо всех сил, долго, около получаса, и наконец остановился возле заранее вырытой ямы, глубокой, двухметровой, у большого полусгнившего пня. Пару секунд он стоял неподвижно, переводя дыхание, затем быстро скинул на дно оружие, рюкзак, комбинезон с бронежилетом и вылил следом содержимое пятилитровой канистры с азолитом — чрезвычайно мощным окислителем. Бросив следом и саму емкость, Башуров вытащил из-под кучи сосновых веток лопату и принялся засыпать землей моментально задымившийся, клокочущий вулкан — на процесс уничтожения вещдоков это не повлияет.

Теперь осталось лишь водрузить на место пень. Кряхтя, Виктор Павлович уперся обеими руками в полусгнившую древесину, заранее подрубленные корневища подались, и человеческий гений восторжествовал. «По-моему, неплохо». Внимательно осмотрев результаты, киллер рассыпал вокруг остатки «антисобакина» и с лопатой в руках что было мочи припустил к машине.

Удивительно, но завелась она с полуоборота, и Башуров без суеты вырулил на шоссе, покатил к городу. Километров через пять он съехал на обочину, утопил ноктовизор, лопату и бахилы в вонючем болотистом озерце, потом не торопясь съел шоколадку и осторожно тронулся в путь, — дорога была скользкой. Зато пока спокойной, никакой милицейской суеты.

Он без приключений добрался до Москвы, запарковал «жигуленка» на старом месте и, закинув ключи от него в ближайшую помойку, неспешно пошагал к соседнему дому, где его ожидала «девятка». Часы показывали четыре часа утра — время, когда спать хочется сильнее всего. Действительно, привлечь чье-либо внимание сейчас было трудно — вокруг ни души, — и, никем не замеченный, киллер вырулил со двора. Он снова отправился на другой конец города, там, на втором этаже облезлой, давно отжившей свой век хрущобы, у него была снята еще одна квартира.

По пути Виктор Павлович остановился у ночного магазина, не скупясь, набил едой здоровенный пакет и, провожаемый равнодушным взглядом сонного охранника, снова уселся за руль. Несмотря на то что ему удалось вздремнуть днем, он устал, ничего не попишешь — сороковник. Гады годы. Запарковав машину неподалеку от помойки, он избавился от бороды и усов, вытащил из багажника сумку и направился к парадной. Ему хотелось есть и спать.

На лестничной клетке было вонюче и темно, вот где ноктовизор не помешал бы, за соседской дверью, несмотря на ранний час, проникновенно выли пьяным тенором:

Я знаю, меня ты не ждешь

И писем моих не читаешь,

Ко мне ты сюда не придешь,

А если придешь, не узнаешь…

Квартирка ему досталась, конечно… Не Зямины хоромы. Потолок в углу комнаты прилично подкопчен, — горела, что ли? Обои отошли, паркет «раком», точно горела… Да и хрен с ним, лишь бы тараканы не шныряли… Жесткокрылой домашней живности Башуров не любил.

Он прошел на кухню, обнаружив, что свет там не горит по причине отсутствия лампочки, зато негромко мурлычет почему-то оставленный трехпрограммник, выпил в полутьме полпакета черешневого сока и, посетив совмещенный санузел, полез в спальный мешок. Заснул он быстро, как человек, честно выполнивший свой долг.

«Нас утро встречает прохладой!» Был уже полдень, когда, потягиваясь и зевая, Башуров выбрался из спальника в нежилой полумрак квартиры. Опять зарядил дождь, низкие свинцовые тучи утюжили крыши домов, резкий ветер срывал с деревьев пожелтелую листву. Осень, осень… Где ж он, май? Где бабье лето хотя бы?

Вздохнув, Виктор Павлович направился в сортир. Почистил зубы, побрился, принял душ, стоя на цыпочках, — уж больно ванна не располагала к водным процедурам. Потом заставил себя минут двадцать поработать над суставами и координацией и наконец вплотную задумался 6 хлебе насущном — пора было основательно позавтракать.

Готовить Башуров любил, не каждый день, конечно, — изредка, по настроению, из хороших продуктов. Как любой творчески относящийся к жизни человек, поварское ремесло он считал искусством. Однако пока не до кулинарных изысков, вполне можно перебиться пастой с пармезаном, так что, отыскав кастрюлю почище, ликвидатор приступил к делу. Засыпал в кипящую подсоленную воду цветные макаронные гнезда, когда сварились, промыл кипятком из чайника, кинул масла и, тщательно перемешав с мелко нарезанными ветчиной, сыром и копченой колбасой, залил любимым соевым соусом.

«Вполне даже на уровне, не стыдно и итальянку пригласить». Виктор Павлович попробовал, одобрительно хмыкнул и, запивая прямо из тетрапака терпким грейпфрутовым соком, принялся неторопливо есть.

Когда он приступил к кофе со сливками и крекерам с малиновым джемом, веселая попса по радио сменилась беспросветно грустной сводкой новостей. Протяжным замогильным голосом диктор объявил, что все мы понесли тяжелую утрату, трагически погиб любимый всеми деятель от телевидения, но мы этого себе не простим, милиция и ФСБ клянутся, что преступление будет раскрыто, по горячим следам уже составлено несколько фотороботов, есть свидетели. Потом об убиенном в голос скорбели все кому не лень: сослуживцы, депутаты, звезды эстрады и кино. Запел и Борзый, фальшиво, правда, и несколько некстати:

Жили-были два громилы, дзинь-дзинь-дзинь,

Один я, другой Гаврила, дзинь-дзинь-дзинь,

Если нравимся мы вам, драла-пудра-лая,

Приходите в гости к нам, дзинь-дзана!

Но на этом криминальные ужасы не закончились. К числу любопытных составители новостей отнесли сюжет о странной гибели агента по недвижимости, который погиб вместе с клиентами при осмотре квартиры. Маклер и покупатели сгорели в стремительно вспыхнувшем по неизвестным причинам пожаре.

Вот это было уже серьезно. Дослушав до конца, Виктор Павлович сделался мрачен, достал сотовую трубку и набрал номер:

— Льва Борисовича, пожалуйста.

На другом конце линии долго молчали, потом бесцветный мужской голос без всякого выражения произнес:

— Прошу вас больше не звонить. Он умер.

«Да знаем мы эти неизвестные причины. — Борзый налил себе чаю, добавил сахар, сливки, долго задумчиво размешивал. — Зажарить человека в собственной квартире проще пареной репы, стоит всего лишь ввернуть в патроны вместо обычных лампочек другие, у которых в колбу закачана специальная горючая смесь. Придет человек домой, щелкнет выключателем, и все, считайте меня коммунистом…»

Вспомнив, как кричали зеки, на которых они когда-то давным-давно испытывали ПОГС — портативный огнемет специальный, Виктор Павлович поежился. А ведь конкретно его убрать хотели. Теперь ясно, что на этом не закончится, начнут выпасать, а то и ментов на хвост посадят, — сворой идти по следу сподручней. Значит, промедление теперь смерти подобно… Башуров, так и не пригубив остывший чай, поднялся, достал из спортивной сумки небольшой пакет и, придвинувшись к треснутому настенному зеркалу в ванной, принялся в очередной раз изменять свой облик.

Минут через пятнадцать преображение было закончено. Реденькая седая шевелюра, бороденка клинышком, паршивенькие усы — чем не академик? «Чем не Келдыш, такую мать!» Довольно фыркнув, киллер аккуратно сложил все лишнее на дно ванны, облил азолитом и начал одеваться. Не слишком свежая белая рубашка, серый костюм-тройка, строгий галстук в полоску — то, что доктор прописал, несколько старомодно, зато солидно и без претензий на оригинальность. Хорошие югославские туфли на микропоре, классическое английское пальто и шляпа завершили ансамбль, а когда Виктор Павлович нацепил на нос чуть подкопченные очки в толстой роговой оправе, никому бы и в голову не пришло, что это не профессор Дмитрий Пантелеймонович Рогозин, отправляющийся по своим член-корреспондентским делам из столицы нашей родины в Санкт-Петербург.